Руководству республики он досадил своими исследованиями в области использования детского и принудительного труда во время хлопковых кампаний. В частности, он выявил, что более 90 процентов хлопкоробов Ангрена в организованном порядке отправляют в Букинский район Ташкентской области, где реализуется сельскохозяйственный проект Всемирного банка. Устав банка запрещает использование принудительного (рабского) труда.
Правозащитник и журналист Дмитрий Тихонов. Ангрен, 2015
Сам Тихонов, по образованию биолог, на протяжении ряда лет работал не только правозащитником, но и журналистом, сотрудничая с такими изданиями как Uznews.net, Фергана и AsiaTerra. Ниже - его рассказ о том, как его вытесняли из страны.
- С марта 2015 года провластная пропаганда пытается выставить меня агентом Запада. Мою правозащитную работу – высокооплачиваемой деятельностью, направленной на «дискредитацию Узбекистана» и «расшатывание» ситуации в стране до уровня «майдана» на Украине. С того времени против меня были использованы почти все средства давления, применявшиеся КГБ СССР против диссидентов: от анонимной лжи и клеветы на разных непонятных сайтах до поджога моего дома, а затем судебных процессов и запугивания помогавших мне людей. Апогеем этого стало «обнаружение» в моем доме «вещественных доказательств» моей причастности к террористической деятельности.
Во время одного из задержаний оперативник сказал мне: «Одно дело закон, другое - то, что на самом деле». Коротко и ёмко действующий сотрудник уголовного розыска объяснил правовые реалии в стране. Эта «мудрость» и объясняет, почему я стал правозащитником.
Сколько раз за свою правозащитную и журналистскую практику я задерживался милицией, уже не помню. Но почти всегда была одна особенность. Большинство этих «встреч» распадались на две части. Официальную – задержание, протокол, и неофициальную, с разговором о моей правозащитной работе и выяснением того, зачем я ей занимаюсь. Тет-а-тет милиционеры, как правило, выражали свое понимание и согласие. Меня не били, за исключением единичного случая в ангренском ГОВД в сентябре 2015 года.
После моих статей в защиту уничтоженного в марте прошлого года в Ангрене памятника жителям города, погибшим в Великой Отечественной войне, один из оперативников в частном разговоре попросил меня довести дело с восстановлением памятника до конца. Контраст между официальными идеологическими декларациями и реальной жизнью заставляет их тоже критически осмысливать окружающую действительность.
Зачем я об этом вспоминаю? Понимание милиции, казалось бы, должно радовать. Однако расправлялись со мной руками «сочувствующих» милиционеров. Это они меня разыскивали, задерживали, писали протоколы и «шили» дела. Участковый вёл меня в суд со словами «я знаю, что ты за справедливость».
Страна живет не по закону, а за его гранью. Служивые, боясь увольнения, готовы на любые подлости. Заявители, в сфабрикованных на меня административных делах, писали то, что от них требовали, пытаясь не осложнить свою жизнь. Одни - посредством демонстрации «патриотизма» и лояльности к власти. Другие - с железным моральным оправданием – «у меня не было выбора».
«Нас, выживающих, всё равно больше», - сказала одна моя знакомая. Мне кажется, что человеческое в людях остается до тех пор, пока они не начинают «выживать». Чем больше этого желания, тем меньше остается места для обыкновенной порядочности. Поэтому одни так легко писали на меня заявления, а другие составляли протоколы.
«Пятая колонна»
19 марта прошлого года на ИА Фергана опубликовало мое сообщение об уничтожении в Ангрене обелиска и памятника солдатам Великой Отечественной войны. Новость вызвала сильный резонанс в международных СМИ, тем более что это событие произошло накануне 70-летия победы и за две недели до выборов президента Узбекистана.
Снос памятника жителям Ангрена, погибшим в Великой Отечественной войне. Видео Дмитрия Тихонова
Позже я организовал сбор подписей за восстановление обелиска с требованием к властям извиниться перед ветеранами войны за нанесенное им оскорбление. Одновременно я обратился в хокимият (администрацию) Ташкентской области за разрешением на реализацию моего конституционного права - проведение гражданской акции протеста – пикета в количестве двух человек с требованием восстановления обелиска.
Проводить пикет мне не разрешили, а в ответ на мою гражданскую активность на сайтах, используемых для пропагандистских «сливов», появилась серия «разоблачающих» меня статей. В частности, сайт Dunyouzbeklari.com обвинил меня в национализме, в разжигании межнациональной розни, в разыгрывании националистической карты «по примеру соседних Таджикистана, Киргизии и Украины», а также в попытке поссорить Узбекистан с Россией.
А 9-го мая милиция задержала меня с приятелем при подготовке проведения нашего традиционного мотопробега в честь Дня Победы. В последние несколько лет в этот день мы устанавливали на мотоцикле три флага – СССР, Узбекистана и России, и разъезжали по городу (в Ташкенте тоже так делают). Узбекский и российский флаги символизировали сами эти государства, советский – страну-победительницу в войне, ранее объединявшую обе эти страны.
В предыдущие годы претензий со стороны милиции к нам никогда не возникало. В этот же раз милиционеры конфисковали наши флаги и начали процедуру возбуждения административного дела за «оскорбление государственной символики». Потом делопроизводство по неизвестной причине было прекращено. Возможно, власти не захотели повторения скандала, связываемого с Днем Победы в Ангрене, когда все неизбежно вспомнили бы про снос памятника.
2 июня на сайте «Махалля» появилась статья, в которой утверждалось, что представители Великобритании планируют создать свою «пятую колонну» в Узбекистане, опираясь на «правозащитников» вроде Тихонова», внутренних врагов, ведущих подрывную работу в интересах США, Великобритании и Франции. Очевидно, замысел вытолкнуть меня из Узбекистана возник уже тогда.
Встреча с патриотами
В августе прошлого года мне сообщили, что милиция собирает информацию обо мне и моей семье среди моих знакомых. Чем я занимаюсь, где работаю, с кем общаюсь, на какие темы предпочитаю беседовать, куда и к кому езжу за границу, на какие средства живу, кто мои родители и где они. Насколько мне известно, опрошен был далеко не один человек.
Подобные вопросы некоторым моим знакомым задавались и раньше. «Органы» проявляли ко мне интерес еще несколько лет назад и тоже проводили аналогичные опросы. Поэтому я не придал особого значения этому событию, оценивая его как заурядное и плановое.
19 сентября, когда я разговаривал с «бюджетниками» на месте отправки на поля автобусной колонны хлопкоробов из Ангрена, группа людей, в том числе три председательницы махаллинских (квартальных) комитетов, обвинили меня в сборе информации о хлопковой кампании для публикации в очерняющем Узбекистан свете.
По логике своего развития ситуация заведомо была обречена на скандал, причем не в мою пользу. Я был один. Около десятка человек, преимущественно пожилых женщин, обступили меня с воплями и криками, требуя документы и чуть ли не вырывая из рук смартфон, которым, по их мнению, я только что снял отъезд людей на хлопковые поля.
Сцена сопровождалась демонстративными «патриотическими» выкриками об их горячем желании помочь родине в сборе хлопка. Правда, орали не те, кто ехал работать, а те, кто их отправлял. Понимая бессмысленность любого диалога, я предпочел ретироваться.
Позже выяснилось, что три председательницы махаллинских комитетов в тот же день обратились в хокимият и в милицию с заявлениями, что некий человек европейской внешности препятствует проведению хлопковой кампании. Они указали, что он оскорблял их в матерной форме и в определенном направлении «послал» (не на хлопок).
И первое, и второе было неправдой. Я не препятствовал вывозу людей на хлопок, и никого не оскорблял, тем более матом.
На следующий день, 20 сентября, на основании их заявлений я был задержан оперативниками уголовного розыска и доставлен в ГОВД. Там от меня потребовали написать объяснительную, почему я выступаю против хлопковой кампании. Я написал, что я за соблюдение законности и против принудительного труда, а вовсе не против хлопковой компании как таковой.
Через некоторое время в кабинет вошел какой-то милицейский начальник и, ругая меня матом и угрожая мне, с криками, что хлопок - достояние нашей родины и наше богатство, схватил со стола толстую стопку бумаг и стал колотить ей меня по голове и лицу. Ответить ему я не мог: рядом сидел другой милиционер, который заявил бы, что я сам на него бросился, а нападение на сотрудника милиции – готовая статья.
Вызванная милицией «скорая помощь» зафиксировала отсутствие следов побоев и тем самым документально скрыла факт моего избиения.
В этот же день в ГОВД для моего опознания были вызваны все три заявительницы. Иными словами, проводился весь комплекс действий следственного характера. При этом оперативники уголовного розыска несколько раз заверили меня, что ни уголовного, ни административного дела на меня не заведено и повода для этого не имеется.
Впоследствии выяснилось, что они солгали, что административное дело по статье 183 «Мелкое хулиганство» заведено было. В день задержания, в соответствии с законом, меня обязаны были известить об этом и в тот же день судить, так как все обстоятельства «правонарушения» были выяснены. Но меня отпустили. И отпустили с умыслом.
«Случайный» обыск
В течение следующих девяти дней, до 30 сентября, я лишь пару раз выезжал из Ангрена, мои сотовые телефоны были в зоне доступа и известны милиции, но меня не вызывали. Мой адрес они тоже знали. Позже мне удалось выяснить, что все эти дни за мной осуществлялось внешнее наблюдение сотрудниками неизвестной службы, по всей видимости, СНБ (Службы национальной безопасности – AsiaTerra).
В качестве примера расскажу об одном эпизоде. В один из этих дней часов в 10 вечера я возвращался из Ташкента в Ангрен на попутной машине. Все пассажиры были людьми случайными и друг другу незнакомыми.
На КПП ГАИ возле перекрестка дорог Алмалык-Ахангаран машину остановили сотрудники дорожной автоинспекции. Они заявили, что якобы похожая машина недавно сбила человека и скрылась, и потребовали от всех выйти из автомобиля. Было сказано, что подойдет эксперт и проведет его визуальный осмотр на предмет повреждений.
По очереди нас всех стали заводить в опорный пункт. Человек в гражданской одежде с пистолетом на боку опрашивал каждого, кто куда едет и кого из пассажиров знает. Каждого заставили написать «объяснительную». И только у меня одного забрали смартфон, телефоны, флешки, сложили в пакет и, несмотря на мой протест, унесли в неизвестном направлении. Минут через пятнадцать-двадцать вернули.
Что они делали с моими вещами и с какой целью их забирали, объяснять никто не стал. Понятно, что если похожая машина и сбила человека, то мои телефоны, а тем более флешки помочь в ее поиске ничем не могут. Эксперт, кстати, осматривать машину так и не пришел.
Я считаю, что обыск проводился, чтобы собрать информацию о людях, с которыми я общался и от которых получал информацию о том, как проходит хлопковая кампания и используется ли при этом детский и принудительный труд.
Слежка и взлом почты
30 сентября в Ангрен должна была приехать мониторинговая группа Международной организации труда (МОТ) для бесед с теми, кто согласился рассказать о фактах принуждения государством к сбору хлопка. В тот день я впервые и обнаружил за собой слежку. За мной следили три человека на белых «Жигулях», видимо, пытаясь выявить мои контакты.
Водитель белых «Жигулей», с которых следили за Дмитрием Тихоновым
Забегая вперед, отмечу, что люди, которые встречались с мониторинговой группой МОТ, впоследствии были найдены и сотрудники милиции проводили с ними «беседы» по местам их работы. Это к вопросу о доверии к мониторинговым группам МОТ на будущее. До тех пор, пока эта организация не изменит свой подход, я настоятельно рекомендую никому не вступать в контакты с её представителями. Методы их работы отвечают интересам властей, а не тем, с кем они общаются, и кому отводится роль «расходного материала». Я прямо заявляю, что эти мониторинговые группы утратили доверие людей, так как многие из них на своем опыте убедились, что это фикция, бутафория.
Свидетелями слежки за мной стали адвокат, которого я в тот день попросил выяснить, что за люди преследуют меня в течение всего дня, и журналист, запечатлевший на фото одного из топтунов. На всякий случай я немедленно уехал из Ангрена, решив какое-то время пожить в другом месте.
Примерно в это же время я написал заявление, в котором просил установить и наказать избившего меня милицейского начальника. Опасаясь лично идти в милицию, я нанял адвоката. На запрос моего защитника представители ангренского ГОВД ответили, что мер физического воздействия 20 сентября в отношении меня не применялось, меня не задерживали, а имел место только привод в милицию. И в этот же день сообщили, что против меня возбуждено административное дело по статье 183 («Мелкое хулиганство»).
Понятно, что дело фабриковалось не только для того, чтобы отвлечь меня от отслеживания ситуации с использованием принудительного труда, но и упечь на 15 суток, как это предусматривается статьей 183. Совершенно ясно, что во время ареста милиционеры получили бы возможность безнаказанно меня избивать. Впоследствии оказалось, что возбуждение дела было только одним из звеньев в длинной цепи мероприятий, спланированных и организованных для моего «выдавливания» из страны.
В соответствии с административным кодексом срок привлечения к административной ответственности исчислялся двумя месяцами. То есть, если по истечении этого срока суда и, соответственно, наказания, не было, то дело подлежало закрытию. Руководствуясь этим, я решил не ходить в суд, пока дело не будет закрыто, что называется, автоматически. Однако позже выяснилось, что срок привлечения по административным делам в минувшем августе был увеличен до года.
17 октября в интернете появилась очередная заказная статья, в которой «анализировались» отчеты и документы из моей электронной почты. После её прочтения стало понятно, что моя почта взломана, и вся информация правозащитного характера, а также вся моя личная переписка скопированы и используются против меня. Кто это сделал – милиция или эсэнбэшники, остается только догадываться.
Чуть позже на этом же сайте вышли еще две статьи-продолжения аналогичного характера, опять-таки интерпретирующих информацию из моей электронной почты. Обратившись к некоторым реальным событиям, автор, перемешивая и подтасовывая факты, попытался создать в моем лице образ мошенника.
В «разоблачающих» статьях за основу взята хлопковая тема, а именно проведенное мною в 2013-2014 годах исследование на тему «Изменение практики правоприменения ратифицированных Узбекистаном конвенций МОТ в области искоренения принудительного детского труда в рамках принятых Национальных планов действий».
В нем изучались результаты информационно-разъяснительной работы с населением, проделанной государством за пять лет в рамках двух Национальных планов по искоренению детского и принудительного труда. На основе фактического материала доказывалось, что принудительный труд целенаправленно и преднамеренно не связывается в сознании граждан с производством хлопка. Тем самым гражданам внушается мысль, что при производстве хлопка принудительный труд не используется.
Показывалось, что информационно-разъяснительная работа в этом направлении ведется поверхностно, а правовая информация доносится до граждан частично, а чаще откровенно скрывается. Это свидетельствует о том, что в Узбекистане с целью извлечения экономических выгод не пытаются избавиться от принудительного труда и доступными способами затягивают решение этой проблемы. Результаты моей работы, естественно узбекским властям не понравились, так как опровергали официальные отчеты.
Поэтому авторы статей и попытались разрушить «миф» об объективности этого исследования. Причём, не опровергающими аргументами, а пытаясь скомпрометировать меня самого. Дескать, раз я «мошенник», то и результаты моей работы подтасованы.
Статьи дополнялись тремя видеозаписями. Две из них были сняты «службистами» скрытой камерой без разрешения собеседников, то есть незаконно. А третья скачана из моей электронной почты, затем «подрезана» и выложена в интернет. В опубликованном фрагменте одна из женщин говорит, что есть закон, освобождающий от поездки на хлопок, и что ее благополучно освободили. Остальная часть записи вырезана, так как в ней та же женщина рассказывает, как людей принуждают к сбору хлопка и что найти этот закон невозможно.
После появления публикации двух моих собеседниц вызвали на работу и в присутствии представителей администрации, сотрудников службы безопасности предприятия и нескольких неизвестных людей им «объяснили», что якобы я опубликовал их видеорассказы в интернете и тем самым нарушил их права.
От них в письменной форме потребовали дать объяснения о том, что их связывает со мной и почему они обсуждают такие темы. Женщинам объявили, что видеоролик опубликован без их разрешения, что является незаконным, после чего им было предложено написать на меня заявления в милицию.
Одна из них писать заявление отказалась, пояснив, что не видит для себя никакого ущерба в публикации записи. Вторая тоже заявила, что претензий ко мне не имеет и заявление писать не хочет. Но после оказанного на нее морально-психологического давления всё-таки написала. На основании её заявления в октябре на меня было заведено второе административное дело.
Мелкие провокации
Используя несложные приемы, службисты сняли две видеозаписи, на которых два человека, с которыми я имел дело, - Люция Самалыкова и Ринат Усманов - утверждают, что за оплату своих услуг никаких денег у меня они не брали. Отмечу, что съемка велась скрытой камерой и без их разрешения.
Как оказалось, сначала домой к Самалыковой, которая сдавала мне квартиру в Ташкенте, пришли двое мужчин в гражданской одежде. Один из них представился участковым и попросил её написать расписку о том, что она не сдает свою квартиру в найм, и не берет за это деньги. Женщина, естественно, написала, опасаясь, что в противном случае к ней могут возникнуть вопросы о неуплате налогов.
Через несколько дней к Самалыковой пришли парень с девушкой, назвавшиеся сотрудниками иностранного фонда, названия которого хозяйка не запомнила. Они сообщили, что ей грозит статья за незаконные операции с валютой. Напугав пожилую женщину, они пояснили, что якобы с помощью ксерокопии её паспорта кто-то пытался получить валютный перевод из-за границы и это был не кто иной как Дмитрий Тихонов.
Девушка раскрыла папку и показала женщине копию ее расписки, скопированную из моей электронной почты, объяснив, что якобы я опубликовал ее в интернете. Естественно, женщина стала говорить, что ни о каких деньгах она ничего не знает. То есть именно то, что и нужно было двум визитёрам. Пока девушка отвлекала внимание Самалыковой разговорами, парень, стоя напротив, незаметно снимал ее на видео. Только после ухода гостей женщина сообразила, что получить денежный перевод невозможно даже по копии собственного паспорта, нужен оригинал, не говоря уж о копии чужого.
Зато в интернете появилась статья, в которой утверждалось, что Тихонов – обманщик, и что он присваивает деньги, выделенные ему на съём жилья в Ташкенте.
20 октября те же парень с девушкой отработали аналогичный сценарий уже в Ангрене, с Ринатом Усмановым, помогавшим мне в одном из проектов в качестве водителя. Не сообщая, что его расписка об оплате его услуг скачана из моей электронной почты, они заверили его, что я сам опубликовал ее в интернете, и у налоговой службы теперь якобы возникнут к нему вопросы.
С перепугу он понес, что я очень подозрительный человек, так как бывал в Германии, Франции, Польше. Его слова отдают душком времен сталинских репрессий. Если кто не знает – тогда за это сажали. Связь с иностранцами и сегодня является компрометирующей для узбекских спецслужб и, к сожалению, для некоторых граждан. Именно этим, надо полагать, и ценно мнение Усманова, который, кстати, тоже не знал, что его снимают.
Поджог дома
20 октября внезапно сгорел мой дом в поселке Янгиабад, в тринадцати километрах от Ангрена. Пожар начался примерно в два часа ночи. В четыре утра соседи увидели, что дом горит. К этому времени пламя полыхало в полную силу и вырывалось из окон и через крышу. О случившемся я узнал почти через неделю и сразу же приехал к своему сгоревшему дому. До этого, начиная с 30 сентября, я в Ангрене не появлялся.
Очаг возгорания находился в рабочем кабинете, где хранилась вся аппаратура, компьютеры, правовая документация и правовая библиотека. Комната выгорела дотла. Огонь уничтожил всю материально-техническую и информационную базу для правозащитной и журналистской работы. Сгорели вещи, деньги. Пропало два внешних жестких диска с информацией. На месте пожара я не нашел их сгоревших остатков, которые должны были быть там, где они хранились. Получается, что дом сначала обыскали, а затем подожгли.
Пропала картонная коробка с большим количеством правовых справочников по детскому и принудительному труду. Сгореть она не могла, так как находилась в другой комнате. Всё, что было в этой комнате, сохранилось, хотя было испорчено дымом и копотью от пожара. Пропала только эта коробка со справочниками.
Впоследствии, на основании проведенной экспертизы, ангренская служба пожарной охраны выдала мне заключение о том, что замки в доме не взломаны, окна не разбиты, а пожар возник в результате короткого замыкания проводки на чердаке.
Можно отмахнуться от мысли, что пропало два внешних жестких диска, и что двери не обязательно ломать, достаточно лишь подобрать ключи или отмычки. Но у дома до сих пор стоит привязанная деревянная лестница, ведущая на крышу, а дверь на чердак, откуда можно попасть в дом, была открыта. Об этом пожарные предпочли не упоминать.
Третье административное дело
Именно ко дню приезда к моему сгоревшему дому было приурочено сфабрикованное на меня третье административное дело.
В соответствии с заявлением М. Чимбаевой, председателя жилтоварищества по адресу: Ангрен, квартал 3/2, дом 6-а, 24 октября в 9-10 часов утра я якобы пришел к ней и потребовал от нее заявление о том, что в их доме нет то ли горячей воды, то ли отопления. Также я будто бы требовал, чтобы она открыла дверь в подвал дома и показала мне состояние подвала и труб. Она отказала. Тогда, говорится в ее заявлении, пообещав вернуться 26-го октября, я ушел.
Согласно заявлению, я пришел не 26-го, а 27-го октября в три часа дня с теми же требованиями. В это время в жилтовариществе находились сестра Чимбаевой, а также некие мужчина и женщина. В моих требованиях Чимбаева отказала мне вторично. В ответ на это, по ее словам, я стал скандалить и ругаться с присутствующими, в том числе матом. В довершение ко всему я якобы ударил по руке сестру председательницы жилтоварищества.
Заявление Чимбаевой поддержано «свидетельскими» показаниями сразу трех человек. Я же традиционно один и подтвердить мои слова некому. На самом деле ни Чимбаеву, ни остальных я никогда не видел и эти люди мне абсолютно незнакомы. Я даже толком не знаю, где находится это жилтоварищество. Никаких заявлений я их писать не просил, и заглядывать в подвалы желания не имел, тем более что в тот день я разбирал завалы в своем выгоревшем доме. Дело сфабриковано на сто процентов.
Таким образом, на основании заявления Чимбаевой против меня было заведено новое административное дело по статье 183 УК РУз («Мелкое хулиганство»).
Интересно, что «обидевшееся» на меня жилтоварищество находится в той махалле (квартале), главой которой является одна из трех председательниц, написавших на меня заявление о «мелком хулиганстве», на основании которого против меня было возбуждено первое дело.
Может показаться, что день и место моего повторного «административного» правонарушения были выбраны представителями «органов» произвольно. Это не так. Жилтоварищество, как место действия, а трубы с отоплением или горячей водой, как повод для моего мнимого визита были выбраны потому, что в моей взломанной почте содержался разработанный мною и уже готовый к реализации с ноября 2015 года проект по защите прав потребителей, предполагавший правовое информирование, консультирование и защиту потребительских прав при утилизации бытового мусора, снабжения питьевой и горячей водой, обеспечении отоплением в Ангрене.
Новое административное дело через месяц с небольшим, причем за одно и то же правонарушение, имело все шансы трансформироваться в уголовное, тем более на фоне уже третьего дела – за «незаконную» съемку. Три административных дела за два месяца.
С 30 сентября по 26 октября ни в Ангрене, ни в Янгиабаде я не был. Фальсификаторы дела не знали, где я был, и с кем общался в этот промежуток времени. И чтобы не вышла накладка, они выбрали 27 октября, день, когда я приехал к своему пострадавшему от пожара дому. Время моего «приезда» в жилтоварищество - в 3 часа - выбрано исходя из того, что в первой половине того дня десятки человек, в том числе представители махалли, пожарные и милиционеры, видели меня в Янгиабаде возле моего дома. А значит, можно утверждать, что после обеда я мог быть и в Ангрене, где скандалил в «жилтовариществе», что готовы подтвердить сразу три «свидетеля».
Суд
17 декабря в Ангрене меня выловила милиция. Участковый, который вел мое дело, признался: «На разводе я каждый день предупреждал всех, чтобы, если кто тебя увидит, сразу задерживал и вёл ко мне». В этот же день меня судили за «мелкое хулиганство». Прокурор в качестве наказания запросил пять суток ареста, судья назначил штраф в размере пяти минимальных окладов.
Интересы следствия на моем суде представлял сотрудник прокуратуры, что, по мнению моего адвоката, совершенно нетипично для судопроизводства по административному делу и является свидетельством повышенного интереса к нему, так как прокуратура к административным делам, как правило, безразлична.
В качестве объяснения моего интереса к хлопковой кампании я попросил суд приобщить к материалам дела распространяемый мною правовой справочник о недопустимости детского и принудительного труда. Он представляет собою подборку из Национальных планов, ратифицированных Узбекистаном конвенций МОТ и национального законодательства в области детского и принудительного труда. Ни у суда, ни у прокуратуры претензий к справочнику не возникло.
Прокурорский работник попросил представить удостоверяющий мою личность документ, объясняющий мой интерес к проблеме принудительного труда. Я продемонстрировал суду удостоверение правозащитника, выданное мне международной правозащитной организацией Front Line Defenders. В нем указано, что Front Line имеет консультативный статус при экономическом и социальном совете ООН.
В 2015 году в охаивающих меня статьях Front Line характеризовалась как мутная и непонятная организация, агентом которой я являюсь. Высказывались мнения, что такой организации нет вообще, с намеком на то, что я «самозванец». Однако ни у суда, ни у прокуратуры претензий к удостоверению не возникло. Обсуждений на тему того, что это иностранная организация и при наличии такого удостоверения я являюсь иностранным агентом, тоже не было. Вопрос о том, что моя правозащитная деятельность незаконна, на суде вообще не поднимался.
Более того, сотрудник прокуратуры указал мне на то, что в конце 2016 года срок действия удостоверения истекает и мне нужно его продлить. Он порекомендовал мне в дальнейшем во избежание недопонимания в работе с людьми сразу демонстрировать удостоверение, чтобы люди знали, кто я и чем занимаюсь.
Сразу после окончания суда в зал заседаний зашли два участковых милиционера и попросили меня написать объяснительные по двум другим административным делам, возбужденным против меня. Тогда-то я и узнал об их существовании.
Правозащитник-террорист
Я не единственный правозащитник в Узбекистане. Однако, насколько мне известно, пока что только меня додумались обвинить в членстве в террористической организации.
20 декабря на сайте Zamondosh была опубликована статья неизвестного автора с красноречивым названием «Я не совсем понимаю, почему наши правоохранительные органы так близоруко относятся к опасности, которую несёт Дмитрий Тихонов?»
«В Республике Узбекистан уже который год успешно действует идеологический диверсант, если не сказать больше, по имени Дмитрий Тихонов», - пишет ее автор. - «Продолжительное время всеми силами старается очернить действующую и легитимную власть нашей страны… Его действия… направлены исключительно на подрыв государственного строя». «Он является… планомерным искажателем истины, идейным противником нынешнего государственного строя… От идеологической диверсии до террористических актов, как показывает мировая практика, путь совсем недалёкий… Тихонов вполне может быть связан с какой-то террористической организацией». Статья завершалась призывом: «Не пора ли правоохранительным органам (…) привлечь этого «журналиста-правозащитника» к ответственности?..».
А вскоре моему адвокату сообщили, что якобы в моем сгоревшем доме соседи нашли инструкции по изготовлению самодельных взрывных устройств. Конечно, не потому нашли, что они там были, а потому, что найти их было «нужно». То есть был дан информационный посыл: если я не уеду, меня ждет тюрьма. Найти исполнителей для четвертого дела, на сей раз уголовного, с реальным сроком заключения, не представляет проблему.
Давление на знакомых
Весной и летом 2015 года в рамках проекта ООН по оказанию помощи жертвам принудительного труда некоторые люди при моем содействии получили материальную помощь. Им были выделены средства на лечение, юридические консультации и помощь психолога.
Я передал разные суммы денег учителям и работникам угольного разреза, пострадавшим во время принудительного сбора хлопка. А также семье школьной технички, сбитой насмерть машиной на так называемом хашаре (субботнике – AsiaTerra), когда она по распоряжению ангренского хокима чистила арыки и обочины дороги на автотрассе Ташкент-Коканд. Компенсацию семье погибшей не выплатили, хотя ее смерть можно считать производственной.
В то же время я снимал видеоотчеты о том, кому какая сумма была выдана. После взлома моей электронной почты милиция нашла по ним в Ангрене всех, кто получил помощь, а также тех, кто свидетельствовал, что эти люди действительно пострадали во время хлопкоуборочной кампании.
Все они были вызваны по месту работы в кабинет администрации, где милиционеры потребовали от каждого письменного отчета о том, за что они получали деньги, и что их связывает со мной. Им объяснили, что хлопковая кампания – это государственная политика и понимать ее нужно правильно. Отдельно от них потребовали написать расписки, что впредь такого не повторится, и государственные дела они будут понимать так как надо. Иными словами, на людей было оказан сильный нажим. Деньги, правда, не отобрали.
Достоверно известен случай, когда во время одного из таких собраний сотрудник то ли милиции, то ли СНБ потребовал от администрации уволить «ненадежного» работника. Надо отдать должное руководителю, который решительно отказался это сделать, сказав, что у него нет причин для увольнения этого человека. И если им нужно кого-то уволить, то пусть увольняют его самого. В итоге никого так и не уволили.
В январе 2016-го началось активное воздействие на моего адвоката. В течение месяца ей многократно звонили неизвестные люди со скрытого номера и требовали перестать защищать меня и представлять мои интересы на следствии и в судах. В начале того же месяца ангренская милиция принялась меня разыскивать с новой силой, надеясь привлечь к «справедливому» суду по двум другим административным делам. Ограждая общество от моего дурного влияния, участковые милиционеры по многу раз приходили к моим соседям, знакомым и к матери. В середине января старшую по дому, где живет моя мать, попросили передать мне, что если я не явлюсь сам, то меня объявят в розыск.
В январе милиционеры стали ходить по моим знакомым, разыскивая меня и одновременно распространяя информацию о том, что на меня заведены два уголовных дела. Что это за дела и в чем меня обвиняют, они не поясняли. Зато заверяли, что в моем сгоревшем доме найдены инструкции по изготовлению взрывных устройств и взрывчатка, а все, кто поддерживают со мной общение, будут считаться пособниками, со всеми вытекающими последствиями.
Учитывая происходящее вокруг меня в последние месяцы, было очевидно, что от меня, как от правозащитника, намерены избавиться любыми средствами. Скорее всего, не посадят в обмен на понимание, что моё присутствие в стране нежелательно. Я не стал дожидаться развития событий по худшему сценарию, и выехал самостоятельно.