Процесс действительно был необычным с точки зрения сложившихся в Узбекистане реалий. Была доступна он-лайн видеотрансляция части заседаний, где подсудимые и их адвокаты излагали свою позицию. Разрешен доступ прессы и наблюдателей. Несмотря на политический характер дела, суд назначил большинству подсудимых наказание ниже нижнего предела, предусмотренного соответствующими статьями УК (о более мягком наказании просила и прокуратура).
В то же время завершившийся судебный процесс едва ли можно назвать образцом справедливого судебного разбирательства. Возникают многочисленные вопросы к позиции и действиям различных государственных структур и созданной под их эгидой «независимой комиссии».
1. Начну с приговора. Как видно из официального сообщения Верховного Суда Узбекистана несколько подсудимых, включая освобожденную из-под стражи журналистку Лолагуль Каллыханову, были признаны виновными в заговоре с целью захвата власти или свержении конституционного строя Республики Узбекистан (ст.159 ч. 4 УК). Однако убедительные доказательства, что участники июльских событий в Каракалпакстане покушались на конституционный строй Узбекистана, в ходе процесса не прозвучали. Скорее наоборот: участники протестов выступали за сохранение норм действующей Конституции относительно суверенитета Каракалпакстана. Заговор тоже доказать не удалось. Некоторые надуманные эпизоды отпали в ходе суда. В других случаях речь шла об обсуждении планов мирного митинга 5 июля, а не каких-либо незаконных действий, имевших место в ходе волнений 1-2 июля.
Явно необоснованно выглядит во многих случаях и обвинение в участии в массовых беспорядках, в организации или активном участии в которых (ст.244 ч.3 УК) были признаны виновными все подсудимые. Массовые беспорядки – это групповые насильственные действия, сопровождающиеся насилием, погромами, поджогами, повреждением имущества и т.п. Действительно, в ходе событий 1-2 июля имели место отдельные акты насилия со стороны гражданских лиц. Однако большинство подсудимых не совершали таких актов и не призывали к ним. Подавляющее число демонстрантов действовали мирно, что видно на многочисленных видеозаписях, доступных в интернете. При этом некоторые из 22 подсудимых были осуждены за организацию массовых беспорядков лишь по факту выступлений на митингах в районных центрах, в ходе которых они пытались успокоить людей, то есть явно неправомерно.
Еще одним типовым обвинением стала ст. 244-1 ч.3 УК, предусматривающая ответственность за изготовление и распространение материалов, угрожающих общественной безопасности. В основном она инкриминирована тем, кто размещал в интернете видеоролики с протестами против исключенных позднее из законопроекта поправок к Конституции Узбекистана или возможных незаконных действий властей. Формальным основанием для предъявления обвинения по ст. 244-1 ч.3 УК являлись экспертизы, заявлявшие о наличии в видеоматериалах признаков пропаганды идей сепаратизма. Здесь, однако, важно отметить, что в контексте уголовного обвинения «сепаратизмом» может быть только юридически незаконное действие, направленное на отделение части территории от государства. Однако в случае с Каракалпакстаном имеет место особая ситуация, поскольку Конституциями и Каракалпакстана, и Узбекистана предусмотрена возможность этой суверенной страны, входящей в настоящее время в состав Узбекистана, отделиться путем референдума. Поэтому призыв к отделению Каракалпакстана в рамках этой конституционной нормы вопреки мнению привлеченных властями экспертов с точки зрения права не может сам по себе рассматриваться как уголовное правонарушение.
Не вдаваясь в дальнейшие детали, отмечу, что уже перечисленных выше оснований достаточно, чтобы поставить под сомнение обоснованность и справедливость озвученного вчера приговора. Упреждая критику, соглашусь, что некоторые из этих доводов, возможно, выглядят слишком революционно для государственной системы и правоохранительных органов Узбекистана, еще не очистившихся в заметной степени от наследия времен каримовского тоталитаризма. Но должны ли правозащитники и международные организации делать реверансы в пользу такого рода «исторических традиций»? Ответ очевиден.
2. Следующий вопрос, который хотелось бы затронуть - это инструменты воздействия на подсудимых, чтобы они каялись на следствии и суде, обвиняли других «бунтовщиков» и давали показания, нужные для оправдания версии событий, предложенной прокуратурой.
Версии, кстати, были разные. Слава Богу, власти довольно быстро отказались от первоначально озвученных утверждений о серьезном влиянии на участников протеста неких «внешних сил», якобы стремящихся дестабилизировать регион (сейчас эту версию поддерживают разве что российские политики типа секретаря Совбеза РФ Николая Патрушева). Говорят, что на некоторых допросах звучало: кто за вами стоит – Россия или Америка? Но доказательств не нашли, кроме очевидных связей с родиной трудовых мигрантов-каракалпаков в некоторых постсоветских странах (тамошние диаспоры были небезразличны, когда решался вопрос о судьбе их родины, а выражать свое мнение они привыкли более открыто, чем дома).
Возвращаясь к инструментам воздействия. Их было три: пытки, давление на родственников и обещание освобождения сразу после суда.
Начну с пыток. Накануне оглашения приговора созданная при участии властей Узбекистана «независимая комиссия» выступила с критикой отчета HRW, отметив, в частности, что «в ходе встреч, проведённых с лицами, содержащимися в закрытых учреждениях, а также с привлечёнными к административной ответственности и освобождёнными, сведений о случаях применения психических и физических пыток не выявлено». Кроме того, основной фигурант дела Даулетмурат Таджимуратов (в узбекском и каракалпакском написании – Таджимуратов – ред.) на встрече с членами комиссии сообщил «об отсутствии пыток и психологического давления в месте его содержания».
Даулетмурат Таджимуратов
В этих формулировках присутствует, мягко говоря, полуправда. Насколько известно из СМИ, с Таджимуратовым комиссия разговаривала в Хорезме. Позднее он подробно рассказал в суде, что после этапирования в СИЗО в Хорезме пыткам его действительно не подвергали. Однако он (не только он) подвергся жестоким пыткам после задержания в Нукусе, насилие имело место и при этапировании из Нукуса в Хорезм. Следы пыток были зафиксированы при его поступлении в СИЗО. В одном случае сразу после пыток с ним разговаривал нынешний глава Каракалпакстана, а в то время – министр внутренних дел республики Аманбай Орынбаев. Неужели члены комиссии до сих пор не знают об этих показаниях Тажимуратова? Почему эти показания до сих пор ими или прокуратурой не проверены?
В связи с темой пыток обращают внимание сообщения о конкретных лицах, имена которых были названы в суде и подтверждены другими источниками, которые умерли вскоре после задержания их силовиками. Комиссия никак не комментировала эти сообщения.
Что касается того, что ни один из опрошенных за полгода не подтвердил фактов пыток, возможно это и так, но объяснение иное, чем пытается дать комиссия: логично предположить, что каракалпаки просто не доверяют этой структуре, созданной при участии властей. Такое мнение мне неоднократно приходилось слышать от самих каракалпаков. Мои коллеги, работавшие в Каракалпакстане, и другие источники сообщают, что пытки задержанных в связи с событиями 1-2 июля в Каракалпакстане носили далеко не единичный характер. Некоторые жертвы пыток рассказывали об этом на условиях анонимности. При этом многие были убеждены, что жалобы не будут эффективно расследованы официальными структурами Узбекистана, но могут спровоцировать новое давление на пострадавших и их родных. Все это происходило на фоне опасений, что участникам волнений могут быть вынесены очень жестокие приговоры. Некоторые семьи этот страх вплоть до последнего времени буквально парализовывал.
Пытки отрицать невозможно. Вопрос о масштабах их применения требует дополнительного изучения и документирования. Все же не исключаю, что пытки после задержания (в отличие от времен Каримова) могли применяться не во всех случаях и, возможно, не сыграли центральной роли для получения доказательств обвинения. Но они сломили дух некоторых обвиняемых. На суде приводились и факты, свидетельствующие о попытках подследственных облегчить судьбу родственников путем «сотрудничества со следствием». В результате некоторые из них согласились подписывать нужные следователям признания с обвинениями и ложными фактами в отношении других людей, не обращая внимание на серьезные расхождения в подобных показаниях при разных допросах. Когда на суде возникали вопросы о причинах обнаружившихся расхождений или ложных показаний, нередко звучали объяснения: «Подписал, не читая», «Беспокоился о судьбе брата», «Не помню» или «Не буду отвечать».
Но это – следствие. А к моменту начала суда наиболее серьезным инструментом воздействия стали обещания, что подсудимые (кроме основного обвиняемого Даулетмурата Таджимуратова) могут быть освобождены сразу после оглашения приговора, если будут поддерживать версию обвинения. О наличии такого рода неожиданных предварительных обещаний сообщали несколько источников, в ходе самого процесса о подобном факте заявлялось и в одном из ходатайств Таджимуратова.
В результате процесс, включавший элементы театральности, начался с признания вины 22 подсудимых полностью (большинство) или частично. Но очень скоро всё вышло за рамки первоначального сценария. При допросе по конкретным эпизодам подсудимые, полностью признавшие вину в начале суда, отрицали все или значительную часть инкриминируемых обвинений. В некоторых случаях это, наверное, можно объяснить юридической неграмотностью отдельных участников процесса, но подобные нестыковки имели и с более чем грамотными людьми. А такие элементы судебного спектакля как комплименты некоторых подсудимых в адрес СИЗО, где всё замечательно, кормят мясом три раза в день, стирают одежду, а добрые следователи угощают кофе и персиками, были рассчитаны, конечно, не на судей, а на внешнюю аудиторию, демонстрируя прогресс в области прав человека в Узбекистане. По этому поводу замечу, что серьезные позитивные сдвиги по сравнению со временами Каримова безусловно есть, но не в тех масштабах, как иногда пытаются представить власти.
Сколько из 22 подсудимых будут освобождены и будут ли – оставалось главной интригой всего процесса. В итоге мы увидели вчера, что власти частично выполнили обещание: некоторые подсудимые, активно декларировавшие раскаяние и признание вины, были освобождены. Но число освобожденных оказалось, как кажется, заметно меньше, чем ожидали некоторые. Так что неизбежно будет обжалование и вынесение в публичное пространство фактов, не известных ранее.
3. Еще одна тема, которую хотелось бы затронуть, - это многочисленные нарушения и ограничения прав, имевшие место в ходе расследования.
Назову только некоторые из возможного списка:
- заключение в СИЗО без санкции суда (последняя в случае с Таджимуратовым была получена постфактум);
- наличие лишь государственных адвокатов и отказ в предоставлении адвокатов и следователей, владеющих каракалпакским языком (единственным исключением стало удовлетворение требования Таджимуратова о назначении защитником его родственника в ходе суда, при этом Таджимуратов отметил, что прежний назначенный государством адвокат работал так плохо, что он не смог собрать к началу суда все необходимые для защиты материалы);
- некоторые подсудимые заявили, что не ознакомились и не имели копии обвинительного заключения до начала процесса;
- в суде в качестве доказательства фигурировали фрагменты видеозаписей, однако обвинение не представило их более полные варианты, которые могли бы подтвердить показания подсудимых, противоречащие официальной версии;
- некоторые важные видеозаписи по эпизодам, связанным с событиями 1 июля у здания парламента в Нукусе, снятые с видеокамер штаб-квартиры Службы государственной безопасности и близстоящего здания, не были изучены и приобщены к материалам дела, хотя они могли содействовать устранению существенных противоречий в показаниях свидетелей о начальной стадии событий…
Во вчерашнем официальном сообщении Верховного Суда Узбекистана отмечается, что судом, рассматривавшим «дело 22-х», было вынесено частное определение относительно некоторых ошибок и упущений, допущенных при расследовании уголовного дела. Пока не ясно, о чем конкретно идет речь.
4. Последняя тема, которую хочу затронуть сегодня, - это вопрос о том, как в ходе суда затрагивался вопрос о погибших и неправомерном применении оружия, приведшем к жертвам.
Несмотря на декабрьский запрос «независимой комиссии», прокуратура отказалась обнародовать официальный список погибших, указав лишь общую цифру. В июле власти сообщали о 18 погибших и 3 скончавшихся позднее от ран. Из них лишь 4 силовика, остальные – гражданские лица. В суде звучала цифра 19. Неофициальный список, составленный по материалам каракалпакской оппозиции, содержит около 50 имен (при этом лишь одно имя из первоначальной версии списка, опубликованной в августе, было позднее исключено как включенное ошибочно). Но не все имена сейчас известны. Газета.уз писала в одном из материалов о 77 погибших. На уровне интернет-постов и устных обсуждений внутри Каракалпакстана иногда звучат огромные цифры - начиная с 200-250 и вплоть до совершенно нереальных 2000. Казалось бы, можно легко успокоить людей: опубликуйте список и тогда все, кто сообщают о жертвах, смогут проверить, есть ли в списке известные им имена. В свое время таким образом были сняты ожесточенные дискуссии в обществе по вопросу о числе жертв в ходе событий на юге Кыргызстана в 2010. Но Ташкент почему-то не идет на такой шаг. Боится, что цифра может вырасти? Или такая публикация будет слишком смелой для силовиков, еще не отошедших от традиций каримовских времен?
Вопрос о жертвах затрагивался и в ходе завершившегося процесса. В некоторых случаях звучали факты, связанные с неоправданным применением оружия в Нукусе и за его пределами. Аналогичные факты очевидцы событий сообщают и вне зала суда. Но вот что интересно. Говоря о случаях гибели гражданских лиц, в показаниях некоторых подсудимых относительно подробно описываются инциденты, где речь идет лишь об одном-двух погибших. А вот кровавое побоище, устроенное, например, у кладбища Шорша баба (возле аэропорта), где присутствовали как минимум трое из участников бухарского процесса, в доступных видеозаписях суда упоминается лишь мимоходом. Двое говорят об этой трагедии только то, что пытались успокоить там людей, а один – что ничего не помнит. На днях обсуждал этот эпизод с дипломатами, после их вопросов уточняю: по словам очевидцев, там были жертвы и от наезда грузовика, подавшего назад после начала стрельбы на поражение, и было немало погибших от пулевых ранений. «Скорая» увозила в основном лишь раненых, а тела многих убитых забрали на своих машинах протестующие, которым с этого направления не удалось войти в Нукус.
Прокуратура пообещала комиссии, что имена погибших будут названы в ходе судебных разбирательств по фактам необоснованного применения оружия. Но пока не видно никакой информации о том, что кто-то из силовиков арестован или что активно опрашивают свидетелей по этим эпизодам. Не случайно посольство США в Узбекистане сразу после завершения процесса в Бухаре вновь призвало Ташкент «выполнить свои обязательства в отношении общественной прозрачности и привлечь к ответственности любых сотрудников силовых структур, нарушивших законы Узбекистана».
С вопросом о неправомерном применении оружия, возможно, связан и примечательный момент, касающийся исчезновения звука в доступных он-лайн видеозаписях показаний в суде бывшего руководителя подразделения МВД Каракалпакстана Полата Шамшетова. Лишь из последующей записи, когда представитель прокуратуры зачитывал фрагменты из перехваченных СГБ телефонных разговоров, можно было понять, что Шамшетов говорил знакомым о конфликте между каракалпакскими силовиками и прибывшими в Нукус их узбекскими коллегами как раз в связи с неправомерным применением последними огнестрельного оружия против мирных граждан.
Завершая тему. В ходе процесса в Бухаре было озвучено большое число фактов, связанных с происшедшими в Каракалпакстане событиями. Некоторые материалы пока недоступны. Немало и рассказов очевидцев, описания которых далеко не всегда соответствуют официальной версии. Для внешней аудитории остаются неясными и многие другие аспекты «каракалпакской проблемы», о существовании которой до недавнего времени международные институты мало что знали. Пока не ясно, какова будет дальнейшая реакция каракалпакского общества и удастся ли наладить политический диалог. Мы продолжим исследование темы и просим всех, кто располагает информацией, поделиться ею с нами.
Более подробно вопрос о происшедших событиях будет рассмотрен в докладе, который группа правозащитников из разных стран планирует опубликовать весной.