Свидетелей тех дней, в связи с ожесточенностью противостояния, гражданской войной и сталинскими репрессиями уже к началу 1940-х годов почти не осталось, а в СССР воспоминания, не отражавшие «правильную» точку зрения, разумеется, не публиковались. Поэтому особый интерес представляют повествования тех, кто тогда находился в Советском Туркестане, где незадолго до этого, в октябре 1917 года, власть захватила коалиция социалистов, сформировавшаяся на основе Совета солдатских и рабочих депутатов, и свергнувшая представителей законного Временного правительства (в общей сложности убиты были сотни человек), повторив большевистско-эсеровский переворот в Петрограде.

Одним из таких людей был полковник британской разведки Фредерик Маршман Бейли. В Ташкент 36-летний резидент, к тому времени за свои заслуги в Первой мировой войне посвященный королем Георгом V в кавалеры ордена Индийской империи, был направлен с заданием отговорить новых руководителей Туркреспублики от поддержки во всё еще продолжающейся войне противников Британии, всего лишь годом ранее - союзницы Российской империи.

Следует напомнить, что после того как власть в России перешла в руки большевиков, они прекратили борьбу с Германией, Австро-Венгерской и Османской империями, в связи с чем обстановка на восточных фронтах резко изменилась в пользу последних. Турки готовились захватить Баку, откуда они могли бы перебросить свои войска в Красноводск, портовый город на восточном побережье Каспия, а затем по Закаспийской железной дороге, проходящей через пустыню, легко добраться до Ашхабада, Бухары, Самарканда и Ташкента. То есть, в случае захвата ими этой железной дороги, они могли бы переместить на восток количество солдат, необходимое для захвата Афганистана, а затем вторжения в Британскую Индию. Бейли надлежало прояснить намерения как немцев, так и большевиков, и постараться воспрепятствовать возможным действиям на этом направлении.

Фредерик Бейли

В книге «Миссия в Ташкент» он описывает свое смертельно опасное пребывание в Советском Туркестане на протяжении примерно года - с лета 1918-го по осень 1919-го. Большевики решили, что он плетет сети направленного против них заговора, в связи с чем ему пришлось скрываться и жить по чужим документам. Его положение усугубилось тем, что в это время британские войска сами вторглись на территорию бывшей Российской империи в районе Ашхабада, поддержав антибольшевистские силы, и вступив в вооруженные бои с войсками Туркестанской Советской республики, то есть Бейли не по собственной воле превратился в агента враждебной державы.

Из Туркестана ему всё-таки удалось вырваться, и в 1924 году он приступил к работе над книгой. Но разрешение Министерства иностранных дел Великобритании на ее публикацию бывший разведчик смог получить только в 1945-м, вышла она годом позже, а на русский язык была переведена лишь в 2013-м. Представляем вашему вниманию избранные отрывки из этого произведения.

…Я принял должность [в персидском Шуштаре] от своего предшественника, ставшего объектом кровной мести, и три убийцы за несколько дней до того прибыли в город, чтобы подготовить покушение на меня. Узкие улицы города делали совершение такого убийства чрезвычайно удобным делом. Я был единственным европейцем в городе. Здесь было только три других человека, говорящих по-английски: первый – мистер Мустафи – персидский вице-губернатор, второй – мой персидский клерк, третий – армянин-телеграфист. К последнему я испытывал некоторую симпатию. Он и его семья подверглись турецким гонениям и его единственным желанием было убивать турок. Когда он спасся и присоединился к нам, он рассказал, что будет помогать в убиении как можно большего числа турок, совершенствуясь в профессии телеграфиста. В конце концов, он оказался в Арабистане (Хузистане, провинции на берегу Персидского залива, – ред.), где за много миль от этого места не было вообще ни одного турка.

…В конце концов убийцы, уставшие от своей охоты, отказались от этой затеи в обмен на гарантии их жизней и отбытие срока тюремного заключения. Я подобрал пароход до Карачи, откуда добрался до Дели и Симла и, получив детальные инструкции, подготовился к своему долгому путешествию. Я, конечно, не предполагал, что оно займет у меня двадцать один месяц, пройдет из Кашмира через Китай и Русский Туркестан в Персию и закончится на Белуджистанской границе, прежде чем я вернусь в Дели. Я прибыл в Китайский Туркестан в дежурную миссию. Она состояла из двух офицеров, майора П. Т. Этертона, совершившего несколькими годами ранее замечательное путешествие через Памир до Сибирской железной дороги, и майора Блекера, который в 1914 году путешествовал из Индии в Кашгар и оттуда до российской железной дороги и далее в Англию. У нас была также небольшая группа проводников (…).

После получения мною инструкций в Симле мы проследовали в Кашмир. …Апрель 1918 года застал нашу партию в Сринагаре за подготовкой к путешествию через снега в Гилгит и Памир.

…Хотя русская революция была уже в разгаре несколько месяцев, русские в Кашгаре оставались еще приверженцами старого режима. (…) После обеда мы включали граммофон и танцевали русские танцы или играли понемногу в азартную карточную игру, так называемую «Девятку», на обесценивающуюся русскую валюту. В этих случаях дамы играли в «Девятый вал», по общему мнению, более спокойную и менее азартную игру.

Однажды мы давали большой обед для иностранных землячеств. Было свыше тридцати приглашенных. В это время в Кашгаре из крепких напитков можно было найти только спирт из кукурузы, перегнанный индусскими торговцами. Он был очень крепкий и неразбавленный. Небольшое количество других вин, привезенных нами из Индии, на этой вечеринке нигде не обнаружилось. Мой сосед задал мне вопрос по-русски, который я не понял, но его мне перевели. «Я слышал, что у вас в стране есть особый напиток, называемый «виски». Мечта всей моей жизни состоит в том, чтобы попробовать его!» В какой-то момент я послал за бутылкой и сказал моему собеседнику, что мы смешиваем его с водой. Мне показалось, что это шокировало его. Мой собеседник сказал, что он никогда не разводит водой свои напитки. Он налил хорошенький полный стакан чистого напитка и выпил его, и после чего обратился ко мне с каким-то своим замечанием. «Что он сказал?» - спросил я. «Он сказал, что это самая восхитительная вещь, которую он когда-либо пробовал». Затем наша беседа перешла на более жизненные и личные темы. Женаты ли британские офицеры? Нет, не женаты? «Тогда, как вы думаете, не женится ли кто-нибудь из них на моей дочери? Вон она на другом конце стола. Ей восемнадцать».

…Положение в Русском Туркестане было непонятным. Мы знали, что большевики всё контролируют, но никто точно не знал, что собой представляют большевики, и какие у них намерения и цели. Казалось, будет полезным прийти и посмотреть на них, чтобы понять, что это за сорт людей, и попытаться убедить их продолжать войну против Германии или, по крайне мере, не помогать Центральным державам (Германии, Австро-Венгрии, Османской империи и Болгарии, противостоящим государствам Антанты – ред.) в войне против нас.

Представлялось, что лучше всего это было бы сделать, проконсультировавшись с самими русскими. Поэтому 24 июля Блейкер и я покинули Кашгар, направляясь в Ташкент - столицу русского Туркестана.

…Девятого числа мы проехали на тарантасах сорок шесть верст (тридцать с половиной миль) до Андижана, заплатив по 150 рублей за каждый тарантас. В Андижане мы остановились в гостинице, не имеющей душа. Место было очень жаркое, и не было никакой возможности освежиться. Город был полон освободившихся австрийских военнопленных. Оркестры из военнопленных играли в чайханах и ресторанах, и весь обслуживающий персонал нашей гостиницы был австрийским. Австро-венгерская военная форма, которую я потом и сам носил так долго, мелькала повсюду. Мы провели здесь три дня, прежде чем получили разрешение двигаться дальше. У нас состоялся первый наш разговор с комиссарами - колоритными личностями в гимнастерках и сапогах, с револьвером, нарочито надетым на поясном ремне или лежащим на рабочем столе. Они степенно ходили по улицам с важным видом с портфелями, зажатыми под рукой. Очевидно, они пытались произвести впечатление на нас, однако у них это плохо получалось. Мы посмотрели пьесу «Мазепа» в театре на открытом воздухе и сходили в кино. Первые европейские магазины, увиденные нами впервые после нашего отъезда из Индии, были привлекательными, но не думаю, что где-нибудь еще были такие.

…На следующий день 14 августа мы прибыли в Ташкент в три часа ночи и с вокзала поехали в гостиницу «Регина».

К моменту нашего прибытия Ташкент был под властью большевиков около года. Трамвай и конные извозчики работали, и некоторые вещи еще можно было купить в магазинах. В нашей гостинице мы могли получить весьма приличный обед, и вообще жизнь в этот момент мало чем отличалась от того, что было до революции. Но положение стремительно ухудшалось. Гостиницы и рестораны закрывались или преобразовывались в советские учреждения, скудно опекаемые пролетариатом.

Ташкент, Кауфманский проспект 

Все автомобили были конфискованы для большевистских руководителей. Театры оставались открытыми. Во время нашего пребывания в Ташкенте гастролировал некий англичанин с дрессированными слонами! Их он потом повез в Кашгар через не слишком легкий перевал Терек Даван. Повсюду попадались австрийские военнопленные. Многие продолжали ходить в своей форме с буквами F.J.I. на своих фуражках. Во всех кафе и ресторанах играли оркестры австрийцев. Наиболее фешенебельный ресторан назывался «Чашка чая». Мы стали вскоре хорошо известны тамошнему оркестру, и они обычно прерывали свою игру и начинали играть «Типперэри» (маршевая песня британской армии – ред.), когда мы входили!

В густой тени карагача (вид вяза) или акации мы ели мороженое и пили пиво или заменяли его чаем или кофе под приятное журчание воды в уличных арыках.

В Ташкенте было много зеленых насаждений. Улицы были прямыми с двойными аллеями деревьев - тополей, вязов, чинаров, дубов, тутовника (шелковицы) или акаций. Вдоль улиц бежала в арыках вода, поступавшая в них из ирригационной системы. Струящаяся в тени деревьев вода создавала прохладу и приятное ощущение в жаркий солнечный день, придавая Ташкенту, возможно, только ему присущие черты, отличные от других городов. Люди с ведрами и универсальными жестяными банками из-под керосина разбрызгивали эту воду по пыльным дорогам. Все деревья были промерены и порублены на топливо в конце лета 1919 года. Вы получали купон на топливо по своей продуктовой карточке. Когда вы спрашивали, где вы можете получить дрова, вам показывали на дерево, стоящее на улице и говорили, что вы можете взять его. Целые состояния в бумажных деньгах делали удачливые обладатели пил и топоров. Я надеюсь, что эти посадки акаций, тополей и шелковиц были с тех пор восстановлены, ибо отсутствие деревьев совершенно меняет город и лишает его присущих ему прелестных черт.

Столица Русского Туркестана состояла из большого туземного города с населением свыше двухсот тысяч человек и находящегося рядом с ним русского города с населением пятьдесят тысяч человек. На границе города находилась крепость, радиостанция и Белый дом, в котором некогда была резиденция генерал-губернатора, располагавшаяся в прекрасном парке.

…Во многом русская революция шла путями Французской революции. Многие действующие русские революционеры, будучи молодыми людьми, были сведены с ума своим маленьким временным могуществом и совершали страшные злодеяния. В 1792 году санкюлоты (революционно настроенные представители «третьего сословия» во время Французской революции 1789-99 гг. – ред.) тоже были в основном молодыми людьми.

Многие первые революционеры, как в России, так и во Франции, в конечном итоге стали сами ее жертвами. Мы все знаем о русских чистках (имеются в виду репрессии 1930-х годов – ред.). В России именно люди, бывшие сторонниками либеральных реформ, которых царское правительство карало разными способами за их прогрессивные взгляды, «ликвидировались» большевиками, которые считали их реакционерами. До этого произошел рост цен, отказ крестьян продавать продовольствие в городах по фиксированным ценам, установленным большевиками, и множество других вещей.

Когда в Петрограде в феврале 1917 года произошла Первая русская революция, возглавляемая Керенским, население Туркестана, как русское, так и местное, восприняло ситуацию с восторгом, и многие прежние государственные чиновники служили новому Временному правительству.

В ноябре 1917 года, когда большевики совершили свой государственный переворот, они в действительности получили контроль только в центре, в Ташкенте, но чиновники прежнего временного правительства в других областях работали на них, так как не вполне понимали, что им делать, и были экономически зависимы от правительства в Ташкенте. Постепенно в начале 1918 года ненадежные чиновники были заменены большевиками.

В ноябре 1917 года в Ташкенте произошли кровопролитные бои, и после четырех дней боев большевистская партия взяла вверх, и многие сторонники Временного правительства были убиты.

В начале 1918 года была сделана попытка выступить против большевистского режима, и однажды громадное число безоружных мусульман численностью приблизительно в двести тысяч (явное преувеличение – ред.) пришла из старого города и окружила местность вокруг русского города и освободила из заключения восемь членов Временного правительства, которые были посажены в тюрьму большевиками, тюремная охрана не оказывала сопротивления. Эта громадная толпа была встречена небольшим подразделением Красной армии, которая открыла по людям огонь. Местные сарты были рассеяны, а заключенные были вновь арестованы и немедленно расстреляны прямо на улице.

Летом 1916 года была предпринята попытка бунта со стороны местного населения (имеется в виду так называемое Среднеазиатское восстание – ред.). Она была подавлена с величайшей жестокостью царским правительством, и был разрушен поселок Джизак. Местных жителей с других частей страны привозили в Джизак и показывали руины и трупы, лежащие на улицах, говоря им, что, если они устроят волнения, они знают, что их ожидает. Так называемые «джизакские события» оказались эффективными, и местное население было полностью запугано. Население Русского Туркестана, на девяносто пять процентов состоявшее из мусульман и на пять процентов из европейских русских, в целом составляло около семи миллионов. Русские всех без исключения местных жителей называли «сартами», а их язык (тюркский) сартский или даже мусульманский. Словом «сарт», строго говоря, называли жителей городов в противоположность сельскому и кочевому населению, но оно употреблялось русскими довольно небрежно. Сартские писатели иногда называли себя тюрками, но это слово, я думаю, обманчиво; иногда употреблялось более неуклюжее слово «туркестанцы». В целом, я думаю, лучше всего следовать за русскими и употреблять просто слово «сарт», хотя борцы за чистоту языка могут возразить, что оно не употребимо для названия сельского населения.

Ташкент, Кауфманский проспект 

…Русский Туркестан в некотором роде удивительная страна. Здесь железные дороги были проложены  до постройки обычных дорог, по крайней мере до постройки нормальных дорог. Результатом было то, что, когда железнодорожная линия перерезалась противником, то, как можно было и ожидать, не было никакой возможности установить автомобильную связь. Фактически на автомобиле можно было ездить только на коротком расстоянии от Ташкента.

Другими средствами передвижения были различные варианты конных повозок. Местная повозка арба представляет собой простую телегу на двух очень больших тяжелых колесах, подходящую для движения по неровной поверхности за городом. Возница сидит на лошади, поставив свои ноги на оглобли. Бричка и тележка представляют собой большие русские повозки для загородных поездок и работы в поле и на ферме. Тарантас - это легкий двухместный экипаж с откидным верхом, более комфортабельный для пассажиров, нежели другие вышеупомянутые конные средства передвижения. Обычным видом транспорта, однако, был и верблюд, которого можно было увидеть так же на улицах Ташкента.

Центральное правительство объявило, что программа большевиков включает в себя также и пункт о самоопределении, и местное мусульманское население полагало, что это относилось к ним с их девяносто пятью процентами голосов избирателей. Однако они вскоре обнаружили, что самоопределение с большевистской точки зрения не относится к Туркестану, Финляндии и другим регионам, в которых доминирует Россия, а относится только к Индии и регионам, в которых владычествуют Британия, Франция и другие буржуи.

Сарты полагались на заявления Москвы и верили, что пять процентов русского населения захватили власть вопреки воле центра, и что Москва скоро восстановит справедливость. Где-то в июне 1917 года они сформировали автономное правительство в Коканде и просили Москву ликвидировать пятипроцентное русское правительство и предоставить им автономию в рамках Советского Союза. Москва им фактически ответила «Делайте это самостоятельно, при необходимости силой». После этого правительство в Ташкенте, представлявшее интересы пяти процентов русского населения края, контролировавшее армию, снаряжение и прочее, поняло намек и однажды под руководством Колесова (26-летний Федор Колесов был одним из организаторов вооруженного выступления против Временного правительства в Ташкенте; с ноября 1917 по ноябрь 1918-го – глава Туркестанской республики и член Туркестанского крайкома ВКПБ – ред.); атаковало сартов в Коканде, нанеся им поражение и опустошив город, убив несколько тысяч человек, осквернив и разрушив мечети. Вот такое самоопределение случилось в Туркестане.

Ташкент, Шейхантаурская улица. 

Ситуация экономически была очень плохой. Управляющие хлопковых, винных и других производств были устранены, а рабочие вели дела плохо и непорядочно. Туча безграмотных комиссаров была бременем на коммерческих предприятиях. Помимо существовавшей самой по себе дороговизны накладные расходы увеличивались еще и выше всяких пределов повсеместной коррупцией. Серьезной была безработица, еда была в дефиците и дорогой. Положение не улучшалось под прессом требований из Москвы отправить большее количество хлопка, хлопкового масла и фруктов. Туркестан занимался поставками этих товаров, но не имел их достаточных запасов, а в некоторых случаях оказывалось проблематичным получить что-либо из Москвы взамен. До революции хлопковое масло не пользовалось спросом, но сейчас оно использовалось для освещения и, несмотря на свои неприятный запах, для приготовления пищи. Несколько кусочков скрученных хлопковых волокон (ваты), опущенных в плошку с хлопковым маслом, были обычным способом освещения в Туркестане. В Ташкенте было электрическое освещение, однако оно было неустойчивое, и было трудно раздобыть электрические лампочки.

…19 августа у Блейкера и меня состоялась первая беседа с мистером Дамагацким (П.Домогатским – ред.), комиссаром иностранных дел. До революции он работал чертежником в колониальной службе министерства сельского хозяйства. В политике он был левый социалист-революционер – левый эсер (L.S.R.). Они считались более умеренными, чем настоящие большевики, хотя со стороны трудно было обнаружить между ними различия. Я неудачно начала разговор с Дамагацким, ссылаясь на «большевистское правительство». Когда мы вышли из комнаты переводчик сказал мне: «Запомните, комиссар иностранных дел не большевик, а левый социалист-революционер. Это ошибка – ссылаться на большевистское правительство, и Дамагатский обиделся на это. Это «советское правительство», хотя вы можете ссылаться на «большевистскую партию».

К несчастью для нас, британские солдаты из Мешхеда, которые поддерживали антибольшевистское закаспийское правительство, вступили в первое боевое столкновение с большевистскими солдатами 13 августа. Наше прибытие ночью того же дня ставило нас в трудное положение в силу того, малоприятного для нас факта, что британские войска вступили в борьбу против Красной армии. Я осознавала, что это, с большой степенью вероятности была правда; мы не имели новостей из Индии и вообще из внешнего мира в течение двух месяцев. Случись это первое столкновение между нашими солдатами и большевиками несколькими днями раньше, я был бы предупрежден и с большой вероятностью отозван. Я думаю, что можно было бы найти оправдание большевикам, которые интернировали бы миссию, прибывшую в такой необычный момент. Интернирование на какое-то время означало бы, как я это осознал позже, почти неминуемую смерть. Нас негде было больше держать, кроме как в тюрьме, а в тюрьме очень часто происходили несанкционированные расправы с людьми. Однажды, когда мы шли по улице, мы услышали крики и выстрелы в каком-то доме. Было совершено одно из этих убийств.

…В Туркестане одновременно находилось сто девяносто тысяч военнопленных. Условия их жизни в лагерях были ужасными, главным образом из-за ненадлежащего содержания. Одна из причин посылки такого количества военнопленных в Туркестан была, без сомнения, отдаленность места и трудности побега отсюда; но и, конечно, во внимание принималось количество и дешевизна еды. Несмотря на это, рацион питания военнопленных был настолько скудным, что вспыхивали инфекционные болезни, в то время как медицинское обслуживание было настолько недостаточным и неэффективным, что умирали тысячи. Большую часть военнопленных фактически составляли австрийцы, которые были взяты в плен в Приземсле (Перемышль, польск. Przemyśl, - город в Польше, - ред.), и другая часть в Галиции в первый период войны; но также было много немцев.

…После большевистской революции все военнопленные были освобождены. Что попросту означало открытие ворот лагерей, и прекращение выдачи питания. Военнопленные неожиданно оказались предоставленными самим себе. Вначале во многих случаях условия у них оказались гораздо хуже, чем когда они были заключены в лагерях. Один офицер рассказывал мне, что он в это время вынужден был питаться черепахами.

Многие бывшие военнопленные устроились на работу батраками к местным землевладельцам - русским и сартам. Иногда казалось, что все военнопленные чехи были музыкантами, так как во всех кафе играли чешские оркестры, как это мы могли видеть в далеком Андижане. Где они при этом доставали свои инструменты, было загадкой. Также на улицах можно было видеть просивших подаяние военнопленных. Какая-то их часть заняла места солдат русской армии, которые исчезли или погибли в войне или революции. Они женились на вдовах или брошенных женах и начинали заниматься сельским хозяйством или бизнесом. Многие из бывших военнопленных надолго поселялись в Туркестане.

Однажды произошла забавная сценка в Римско-католическом кафедральном соборе. Поляк - австрийский военнопленный - собрался жениться на ташкентской барышне, и вдруг один из его товарищей встал и заявил, что у жениха уже есть жена в Австрии. Священник остановил церемонию бракосочетания.

…На большом военном параде в Ташкенте можно было увидеть подразделение численностью приблизительно в шестьдесят немцев, элегантно одетых в черную кожу, под командованием бывшего старшего сержанта со свирепыми усами. Во всех отношениях они были на голову выше других солдат на параде. Бывало, я слышал немецкие слова «Интернационала», который они пели, маршируя. Последние слова они повторяли с огромным энтузиазмом «Und International das macht das Menschenrecht» - «С Интернационалом воспрянет род людской».

…Правительство надеялось увлечь их идеей революции и привлечь в Красную армию. Это делалось с большим размахом, хотя это прямо противоречило разного рода конвенциям, подписанным русским царским правительством. Капитан Брюн упоминает, что он получил подписанный Лениным, Троцким и Чичериным документ, запрещающий принимать на военную службу военнопленных и даже приказывающий увольнять уже принятых ранее. Туркестанское правительство отказалось ему подчиняться. Военнопленные не могут осуждаться за вступление в Красную армию, так как любое правительство в России, которое могло бы сменить советское, интернировало бы их до конца войны.

…Правительство желало и продолжает желать, чтобы население Туркестана выращивало хлопок для того, чтобы Россия могла быть достаточно независимой от его поставок из-за границы.

Даже перед революцией это принуждение было достаточно ощутимым, а с началом шедшей войны оно только усилилось. Местные землепашцы этому противились. Всегда существовало прирожденное беспокойство отсутствия видимой еды и желание выращивать пищевые культуры. Давление оказывалось различными способами; такими как сдача земли в аренду с целью получения налогов; поставка промышленных товаров производителям хлопка; лишения поливной воды, идущей на полив других культур; наряду с этим производителям хлопка помогали всеми возможными способами.

Русское правительство было в этом настойчиво, и сейчас с их точки зрения, положение в Туркестане было вполне удовлетворительным.

Окончательное завершение железнодорожной ветки Туркестан - Сибирь, используя обычное русское сокращение «Турксиб», также содействовало этому. Сквозное движение началось на этой линии в дни ежегодных майских праздников в 1931 году. Большевики под постройку этой железной дороги взяли большой кредит, однако, в действительности, все основные проекты и работы были выполнены перед революцией. Практически не оставалось технических трудностей; оставалось только закончить строительство нескольких мостов через большие реки.

Ташкент, Госпитальная улица 

…Жизнь в Туркестане в это время не была неприятной, мы жили в отеле «Регина» и питались там в ресторане. В городе было несколько кинотеатров и цирк. Но за нами повсюду следовали шпионы, и когда мы возвращались к себе вечером после концерта или кинофильма, загадочными миганиями электроламп торшера и звонками извещалось о нашем благополучном прибытии. Полиция устраивала частые обыски днем и ночью, и однажды явилась к нам в два часа ночи. Я каждый раз резко протестовал тут же и позже у Дамагацкого, в комиссариате иностранных дел. Дамагацкий был вежлив и выражал сочувствие, но он реально не имел влияния на полицию, существовавшую в различных организационных формах.

Что касается форм организации полиции, то первой была милиция, руководимая латышом, бывшим пекарем по фамилии Цирюль. Брат Цирюля был казнен царским правительством, а он сам отбывал срок тюремного наказания. Он был яростным революционером, но относился дружески к нам, и позже, когда Тредуэл (генеральный консул США – ред.) был посажен в тюрьму и чуть было не расстрелян, именно Цирюль вытащил его из тюрьмы и спас ему жизнь. В другой раз он сделал то же в отношении капитана Брюна. Цирюль даже однажды предложил Брюну убежать обоим вместе. Он был совершенно откровенным с Тредуэлом, и однажды сказал ему, что если он помогает ему в Ташкенте, то он надеется, что, если это будет необходимо, Тредуэл поможет ему с убежищем в Америке. Цирюль был вынужден в какой-то момент улететь из России, и он жил в Уайтчепеле, совершенно не зная английского языка.

Другая организация была обыкновенной полицией, а третья - ЧК. Последняя в момент нашего первого прибытия называлась Особый отдел. Она позже стала называться Следственная комиссия, имеющая дело с контрреволюционерами, укрывателями продовольствия и ценностей и спекулянтами. Затем однажды нам объявили, что она стала называться по-новому - Чрезвычайная комиссия, сокращенно от аббревиатуры ЧК - Чека.

…Однажды секретные агенты отдела наружного наблюдения милиции, следившие за мной, арестовали агентов ЧК, выполнявших то же задание, так как их приняли за моих секретных агентов! Это происшествие сильно повеселило весь город, у населения которого тогда было так мало поводов для веселья в условиях раннего периода советской жизни.

Положение правительства Туркестана было в это время тяжелым. Оно боролось на четырех фронтах (на севере – с Дутовым, в Семиречье - с восставшими русскими казаками, в Ферганской долине – с мусульманскими отрядами под руководством Иргаша, на Ашхабадском фронте – с белогвардейцами, британскими и индийскими солдатами – ред.), не считая опасности на домашнем фронте в самом Ташкенте, кульминацией которой явился вооруженный конфликт в январе 1919 года (осиповское восстание – ред.).

…Большевистские же методы вели к дальнейшему росту экстремизма. К примеру, возникло подозрение, что служащие радиостанции не надежны. Какие принимаются меры? Недолгие разбирательства, с присущей им публичностью? Нет! Расстреляли одномоментно всех, и затем набрали новых. Всё это создавало огромные трудности тем, кто желал изменения режима!

То же самое было и со службой агентов-провокаторов. Они очень интенсивно использовались властями, как никакие другие оперативные работники. Только вернувшись [такую] в свободную страну как наша, осознаешь огромные выгоды от свободной жизни, контрастнее воспринимаешь неотъемлемые страхи, кажущиеся естественной государственной политикой как Советского Союза, так и других тоталитарных стран. Вот одна история такой работы провокатора на ташкентской радиостанции, которая, я уверен в этом, является правдой, но из-за секретности всего дела нет никакой возможности документально подтвердить случившееся. Провокатор попросил девушку-работницу радиостанции получить копии сообщений для «контрреволюционного» агента, и она это сделала. Затем специально в таком месте, где она его могла найти, был оставлен словарь кодов, который эта девушка взяла и передала провокатору. После этого о ней никто больше никогда ничего не слышал.

Вплотную с большим старым городом, в котором проживали местные жители, находился европейский Ташкент, в котором жило пятьдесят тысяч русских. Большинство жителей этого города всем сердцем были против большевиков. Однако они были безоружны и надежно контролировались суровым большевистским руководством.

Ташкент, Кадетский корпус 

Туркестанская Красная армия в это время состояла из шестнадцати тысяч человек, распределенных следующим образом: на Ашхабадском фронте девять тысяч, на Оренбургском фронте три тысячи, в Ташкенте, готовясь отражать любую угрозу со стороны Иргаша и поддерживать порядок в центре, - три тысячи человек, и в Семиречье, где подняли мятеж казаки, одна тысяча.

Оснащение Красной армии, можно сказать, было очень плохим. Имелось небольшое количество боеприпасов для пушек, да и то было очень скверным. Их винтовки были изношены. Им не хватало нефти и угля. Небольшое количество жидкого топлива, которое удалось достать, использовалось на железной дороге на Ашхабадском фронте в Транскаспии, где топливные проблемы были очень серьезными. На Актюбинском фронте топки машин были переоборудованы для топки рыбой, которую ловили в Аральском море и сушили с этой целью.

…Приблизительно половину Красной армии составляли австрийские военнопленные, в основном мадьяры. Эти люди на самом деле хотели вернуться домой, хотя некоторых из них пропаганда сделала энтузиастами-коммунистами. Однако существовал один знаменитый чисто русский корпус, Жлобинский полк, которым командовал еврей по фамилии Рубинштейн. Он был сформирован из освобожденных заключенных и всякого рода сброда в русских городах. Они сеяли террор везде, где только появлялись. Они возвращались через Ташкент, когда мы были там. Цирюль, начальник милиции, сам счел за лучшее спрятаться, а наши русские друзья также приготовили для нас укрытие.

Правительство состояло в основном из евреев, и это приводило к недовольству, особенно в армии. Солдаты говорили «Здесь в армии у нас есть русские, мадьяры, немцы, сарты, киргизы и армяне, но нет евреев. Евреи жируют в Ташкенте, пока нас там нет, и мы сражаемся за революцию». Это не было, строго говоря, правдой. Были евреи и среди солдат, и среди высшего командного состава, но, конечно, евреи были редки среди нижних чинов на фронтах.

…В марте 1918 года Колесов командовал большевистскими силами, которые атаковали Бухару. После пяти дней боев он потерпел поражение и был вынужден отступить и заключить мир с эмиром. Была еще одна забавная история, связанная с Колесовым, которая, возможно, является правдивой. Ему было послано двадцать два миллиона рублей из Москвы на военные цели, и попросили отчитаться за них. Он сказал, что он не вел строгий учет деньгам, но что потратил пять миллионов на Оренбургский фронт, остальное на Ашхабадский фронт, и еще немного осталось мелочи, которую он вынул из своего кармана.

Ташкент, цирк-театр «Колизей»

…Яростные выпады против буржуазии ежедневно печатались в газетах. «Красный террор» и массовые казни объяснялись местью за покушение на жизнь Ленина. Каждый день в газетах помещался бюллетень с данными о температуре, пульсе и дыхании «товарища Ленина».

…Я наблюдал за обыском через открытую дверь и увидел, что Ракмилевич (сотрудник созданной большевиками спецслужбы – ред.) ощупывает всё из одежды слуги, особенно нашивки на заплечиках. Новое стеганое одеяло слуги тоже стало объектом многоминутного обыска с распарыванием материала. Затем я увидел, как он достал старое и оборванное стеганое одеяло, в котором, как я знал, содержалась записка. Он посмотрел на него с довольно безразличным видом, потряс его, покрутил и потряс снова, и с того места, где я стоял, я действительно увидел клочок бумаги, высовывающийся через прореху. Он не увидел его и бросил одеяло на пол. Я вздохнул с облегчением. 

У миссис Стефанович (жены переводчика русского консульства в Кашгаре – ред.) был надет перекинутый через голову шарф, а на голове соломенная шляпа. Было довольно забавно, что никто из полиции даже не взглянул на ее шляпу, и ей повезло, что они это не сделали. Совет города Сызрани, города на Волге, выпустил постановление, национализирующее женщин. Все лучшие и наиболее привлекательные женщины, утверждалось в постановлении, принадлежат буржуазии, в то время как крестьяне и рабочие вынуждены довольствоваться вторым сортом. Поэтому все женщины объявлялись общественным достоянием. Это было слишком даже для Ленина и большевиков из центра, и от этого постановления они открестились, но обладание даже копией этого постановления было запрещено. Оно представляло опасную пропаганду против большевиков, особенно за границей. У миссис Стефанович была в шляпе копия этого постановления. Даже обладание его копией могло привести к немедленному расстрелу. Пока это продолжалось, подошли сэр Джордж и майор Блейкер. Они также пришли к поезду проводить миссис Стефанович. После того как обыск закончился ничем, и миссис Стефанович освободили, мы все поехали на свои квартиры.

…В Ташкенте был Музей натуральной истории, и я однажды отправился туда с несколькими бабочками, которых я поймал в своем путешествии между Кашгаром и Андижаном. Я познакомился с заведующим музеем - бывшим австрийским военнопленным - и спросил его, не позволит ли он мне сравнить моих насекомых с музейной коллекцией, чтобы я мог дать им правильные наименования. Он выразил сожаление тем, что в Ташкентском музее нет образцов туркестанских бабочек, но зато у них было несколько прекрасных экземпляров из Южной Америки. Он согласился с тем, что это было немного абсурдно, но, конечно, извинительно, так как он работал еще совсем недолго в этом музее. Позднее я пришел снова, и мне в музейных витринах показали основу местной коллекции. Моя просьба имела результатом то, что следующим летом была устроена экскурсия для школ, и были выданы сачки для ловли бабочек, посредством чего была пополнена национальная музейная коллекция.

…В Ташкенте жил всемирно известный орнитолог по фамилии Зарудный, с которым я подружился. У него была очень ценная коллекция, насчитывающая двадцать восемь тысяч чучел среднеазиатских и персидских птиц, и библиотека с лучшими книгами по орнитологии на английском и других языках. Он умер в марте 1919 года, и я предпринял какие только мог усилия, учитывая положение, в котором я находился в тот момент, чтобы купить эту коллекцию для Британского музея, но она была «национализирована» и ушла в Ташкентский музей до того, как он был закрыт.

Ташкент, Ирджарская улица 

…Ташкент в это время все еще оставался относительно нескушным городом. Регион был, конечно, полностью отрезан от всего мира. Поэтому в кинотеатрах крутились одни и те же три или четыре фильма, которые кочевали из одного кинотеатра в другой, щедро разбавленные картинками Ленина, Троцкого и других выдающихся большевиков. Фильмы, которые я смотрел по нескольку раз, были такие «Пленник Зенда», «Шерлок Холмс» (интересно, что слово Holmes писалось как Xolmes, так как в русском языке нет буквы «h»). Была совсем неплохая оперная труппа, большей частью любительская, которая ставила оперы «Риголетто», «Евгений Онегин» и другие.

…Новости о войне мы получали из нескольких газет, издаваемых в Ташкенте «Наша газета», «Известия», «Красный фронт», «Туркестанский коммунист» и «Советский Туркестан». Эти новости обычно сводились к маленькому абзацу в темном углу под заголовком «Империалистическая война».

Позднее Мирную конференцию обозвали «Черный Парижский интернационал». Важнейшими новостями был прогресс революционного движения в других странах и речи разных комиссаров. Любимым словом журналистов было «накануне». Всегда все было «накануне» любых событий, благоприятных большевикам. Накануне падения империализма или накануне конца эксплуатации мировой буржуазии или еще проще - накануне Мировой революции или победы Красной армии и т. д. Один газетный заголовок гласил «Накануне решающего удара по всем странам Антанты для предотвращения вмешательства в дела России». Из-за недостатка бумаги эти газеты печатались на коричневой бумаге, на которой шрифт был почти не виден, а позднее, очень гармонично, на красной бумаге. Авторы передовиц, по крайней мере, тех, которые читал я, ненавидели мою страну, и были при этом невежественными людьми, с крайне скудными знаниями истории и географии. Автор брал несколько фактов из устаревших книг, отбрасывал то, что не согласовывалось с его аргументами, искажал оставшиеся факты так, чтобы они согласовывались с его высказываниями, и добавлял несколько риторических выражений и лозунгов.

…Три шпиона получили приказ неотлучно следовать за мной повсюду. В городе не было таксомоторов, так как все автомобили были конфискованы советскими руководителями; но несколько конных извозчиков продолжали работать.

…Немецкая нацистская практика гонения на евреев, когда они заставляли женщин из привилегированных классов мести улицы в публичных местах, была совершенно не оригинальной. Большевики арестовывали людей из привилегированных классов, многие из которых действительно работали на правительство в качестве служащих в учреждениях и вносили немалую лепту в обеспечение истинного прогресса как управленческой, так и производственной деятельности в крае, в то время как теперь представители пролетариата надзирали и унижали их, и издевались над ними. Позднее те, кто был старше пятидесяти пяти лет, были от этого избавлены.

…Был в городе французский археолог Кастанье, с которым я встречался несколько раз случайно. За некоторое время до моего ареста я слышал от Мандича (австрийского военнопленного, с которым Ф.Бейли подружился – ред.), что Кастанье собираются арестовать и предупредил его, но не имел понятия, принял ли он какие-то меры предосторожности. Он был знакомым моей доброй хозяйки, и я встретил его здесь в доме, должен признаться отчасти, к своему ужасу. Выяснилось, что он также скрылся. Я читал «Раймонду» Оливера Лоджа и не мог помочь сравнению его опыта после смерти с моим после исчезновения. Тогда образовался социальный круг людей, «находящихся в бегах», и я встретил некоторых других беженцев, как мы назывались по-русски. Мы даже не представлялись друг другу по именам. Я так опасался в этом своем секретном укрытии быть узнанным Кастанье, что, когда он пришел снова пару дней спустя, ему сказали, что я покинул Ташкент. Я надеюсь, что он простил меня за обман.

…В Троицком (русское село неподалеку от Ташкента, ныне часть города Чирчика – ред.) был один из самых больших лагерей для военнопленных и один из самых плохих. Капитан Брюн в своей книге утверждает, что там было восемь тысяч могил австро-венгерских военнопленных. В селе было полно австрийцев.

…Следующий день был 7 ноября, первая годовщина большевистской революции. После более многочисленных самоварных дел мы выехали в девять и проехали девятнадцать верст до села Искандер, не встретив опасных патрулей по дороге. Здесь мы остановились на пару часов и пообедали с местным комиссаром. Он был родственником Ивана (знакомого Ф.Бейли – ред.). Жители села, числом около пятидесяти, главным образом дети, маршировали взад и вперед по улицам села, распевая «Рабочую марсельезу», «Интернационал» и другие революционные песни. Большевики придавали большое значение музыкальной пропаганде. Для организации этого из Ташкента был прислан специальный человек. Сартское население учило мелодию со словами на тюркском языке.

…На следующий день 18 января мы собирались ехать в Ташкент. …Утром Иван сказал мне, что в Ташкенте возникли сильные разногласия между большевиками и левыми эсерами, или, если называть последних полным и редко используемым именем, левыми социалистами-революционерами. И как оказалось, эти разногласия впоследствии привели к более серьезным событиям.

Эти события отразились и на делах этого небольшого села. Политики в Троицком были забавными, впрочем, склонными к проявлению ожесточения. Крестьян фактически мало интересовала политика. В конечном итоге в России после революции осталось только две легально действующие политические партии, почти неразличимые для простого смертного. Это были большевики и эсеры. Эмиссары каждой из этих партий наезжали в село и агитировали за вступление в свою заслуживающую доверия партию. В результате один конец сильно вытянутого села считал себя принадлежащим к эсерам, а другой конец был за большевиков.

Правительство в Ташкенте послало людей разоружить левых эсеров в Троицком. Левые эсеры из Ташкента предупредили своих сторонников, чтобы они спрятали свое оружие, так как его собирались у них изъять. Утром прибыло двадцать пять большевистских солдат. У них был список левых эсеров села, про которых было известно, что у них есть оружие. В этот список входила и семья Ивана. Обыскивали всё село на предмет поиска оружия, в особенности дома помеченных людей. Мы видели, что они идут по улице, заходя в отдельные дома один за другим. У меня в этот раз с собой почти не было имущества - только небольшая стопка сменных рубашек, зубная щетка, материалы для письма, фотокамера и проч. Я взял эти вещи и спрятал их на крутом берегу реки, которая протекала в паре сотен ярдов позади дома. Я завел лошадь Ивана в воду и стал ее поить. Но на самом деле солдаты искали не лошадей. Иван сказал, что у него нет винтовки, так как он продал ее три года назад, и иногда брал взаймы винтовку у киргизов в горах. Они удовлетворительно восприняли эту историю. Я увидел, как они показывают на меня, и Иван рассказал мне, что он объяснил им, что я австриец, который живет у него, смотрит за его лошадьми и делает другую работу. К нашему облегчению солдаты затем отправились в другой дом. Весь день у въезда в село стоял большевистский пост и всех обыскивал. Поэтому мы не могли отправиться в путь, а на следующий день пост был снят, и мы выехали из Троицкого на санях Ивана в два часа дня.

Проехав приблизительно десять верст, мы встретили сани, ехавшие со стороны Ташкента.

Возница спросил нас, куда мы направляемся. Мы ответили, что мы собираемся «в город». Он сказал нам, что там идут бои, и что в город въехать невозможно. Иван хотел повернуть назад. Я не хотел и слышать об этом на основании свидетельства только одного человека, который сам не въезжал в город. Поэтому мы отправились дальше, встретив еще одного с той же историей. Вскоре мы услышали раскаты артиллерии, а чуть позже, когда подъехали ближе, и звуки ружейных выстрелов. Затем мы встретили несколько человек, которых действительно завернули назад. Они рассказали нам, что на Саларском мосту стоит пост солдат Красной армии, которые останавливают всех проезжающих. Они либо арестовывают их и держат для дальнейших допросов, либо заворачивают назад. Тут уж мы повернули и поехали назад к дому Ивана в Троицком, встретив по дороге обоз с солдатами, разоружавших крестьян, который возвращался в Ташкент.

Ташкент, вид на реку Салар 

На следующий день, 20-го, мы весь день слышали винтовочные выстрелы, и пошли слухи, что эсеры выигрывают и побеждают большевиков. Эсеры села Троицкого собрались на митинг, на котором было выпито много крепких напитков, а затем также было решено убить всех большевиков, проживавших на другом конце села. Спрятанное оружие достали и стали готовиться к осуществлению задуманного. Большевики услышали об этом и убежали прятаться в киргизское село (имеется в виду казахский аул – ред.), расположенное в пяти милях от Троицкого, а к эсерам вскоре вернулась рассудительность. Затем они решили послать человека в Ташкент, чтобы узнать, что происходит там, прежде чем начинать новое наступление на большевиков. На следующий день, 21-го, вернулся человек с новостью, что больше нет таких людей, как большевики и эсеры, а все объединились в одну коммунистическую партию, которая будет так называться вплоть до уничтожения Белой гвардии, которая пытается вернуть прежний режим. Несостоявшиеся убийцы и их намечаемые жертвы расцеловались и сделались друзьями и образовали отряд для борьбы против контрреволюционеров, которые отступили в горы. Бедные жители Троицкого оставались в сильном недоумении и не знали, чему верить. Я слышал множество споров. Из них выяснилось, что вещь, которая спасет их от нынешней тирании, называлась «Конституционная ассамблея» («Учредительное собрание»). Никто не знал, что это за зверь такой, пока какой-то умник не объяснил им, что это просто другое название Старого Режима. Я был в замешательстве от того, что эти крестьяне действительно были настроены определенно против [него].

Причины нелюбви крестьян к большевистскому режиму легко объяснялись декларируемой программой и реальными устремлениями. Каждый человек должен был делать свою работу. Некоторые были шахтерами, некоторые железнодорожниками, некоторые фабричными рабочими, выполняющими разную работу. Некоторые служили в разного рода пакгаузах и складах, некоторые были актерами или музыкантами, некоторые были солдатами, а некоторые управляли правительством в его разных ветвях власти, а некоторые были крестьянами. Идеи, которые преподносились крестьянам в Троицком, состояли в том, что все эти люди, выполняющие разные задачи, работают приблизительно от восьми до десяти часов в день.

Когда буржуазные паразиты были ликвидированы, было решено, что достаточно будет работать только четыре часа в день, а остаток двадцати четырех часовых суток будет оставаться для отдыха, досуга и получения удовольствия. Но к настоящему моменту большая доля времени рабочих использовалась для содержания паразитов, которые сейчас и ликвидируются. Отпадет необходимость в деньгах; продукты разных часов работы будут просто обмениваться. Крестьянин будет выполнять честно дневную работу, а в конце жатвы будет оставлять себе достаточно еды, чтобы содержать себя и свою семью до следующего урожая. Излишки, которые будут у него появляться, если он будет честно выполнять свою дневную работу, у него будут отбираться в пользу других рабочих. В свою очередь продукты их труда будут поставляться крестьянам, например, им будет поставляться уголь, предоставляться проезд по железной дороге, фабричные ткани или другие товары, театральные или кинематографические билеты и так далее. Идеи выглядели привлекательными, и по мере того, как крестьяне ими заинтересовывались, на самом деле пытались внедрять их в практику. Группы большевиков навещали село Троицкое, когда я там был, и увозили муку и другие продукты, сверх необходимых семье, без всякой оплаты. Если бы все крестьяне охотно делали то, что от них хотели, схема могла бы работать, но здесь вмешивалась человеческая природа. Человек видел, что он, работая не покладая рук, в конце концов имел не больше своего соседа, который ленился. Поэтому в 1919 году большинство посевных площадей на самом деле перестали обрабатывать.

…Заинтересованность крестьян в революции заключалась в том, что она дала им землю. Их главнейший интерес теперь состоял в том, чтобы предотвратить возвращение прежних, изгнанных хозяев, дальнейший раздел земли и слишком сильное вмешательство государства в их дела.

Была установлена универсальная оплата труда в девятьсот рублей в месяц независимо от того, какая делается работа. Это, на мой взгляд, приводило к курьезным результатам. Например, врачам в больнице платили столько же, сколько и нянечкам, но последние, будучи «рабочими» и членами профсоюза, имели множество льгот финансовых и других, которых врачи не имели.

…А вот что происходило в Ташкенте во время всем известных «Январских событий». Военным комиссаром был молодой двадцатитрехлетний человек по фамилии Осипов. …Это [упоминающийся в книге инцидент] было в октябре и свидетельствует, что в это время Осипов был чистейшим большевиком.

Теперь же Осипов по некоторым причинам организовал антибольшевистский мятеж. Начали его рабочие железнодорожных мастерских и лучший большевистский полк под командованием бывшего кавалерийского унтер-офицера по фамилии Колузаев (в 1918 году – командир отряда Красной Гвардии – ред.).

Константин Осипов, военный министр Туркестанской республики, возглавивший антисоветский мятеж в Ташкенте в январе 1919 года 

Осипов пришел в казармы 2-го Туркестанского полка и, позвонив в Белый дом - в резиденцию Колесова, главы правительства, сказал, что в казармах возникли беспорядки, и он просит кого-нибудь из комиссаров приехать туда и помочь ему в переговорах, чтобы успокоить людей. Восемь из них поехали, включая печально известного Пашко.

Осипов их всех расстрелял. Затем он заявил, что большевистскому режиму наступил конец и продолжил напиваться. Ташкентская крепость была занята освобожденными бывшими венгерскими военнопленными, перешедшими на службу в Красную армию. Они оставались лояльными к большевикам, и между крепостью и казармами 2-го полка развернулась артиллерийская дуэль. Сопротивление этих венгров в крепости и явилось основной причиной поражения осиповского восстания.

[Осиповым] Были освобождены все заключенные из тюрем. Двое из них были мои личные друзья, и один из них после этого был в казармах, где он сам разговаривал с Осиповым, который был пьян.

Есть несколько историй, объясняющих, почему начавшийся столь успешно мятеж закончился неудачей. Железнодорожные рабочие и другие, поддержавшие это восстание, не хотели возвращения старого режима. Они хотели более умеренной формы социализма, чем большевизм. Колузаев обращался к Осипову «товарищ» - обычная принятая тогда форма обращения. Осипов ответил, что товарищей больше нет, а они остаются офицерами. После этого Колузаев повернул своих людей против Осипова, который остался только с Белой гвардией, которая примкнула к нему после того, как эту акцию начали железнодорожные рабочие.

Этот путч был плохо и наспех организованным, не было сделано попыток заранее пригласить к участию секретную армию Гарибальди (Л.Л. Кондратовича – одного из руководителей подпольной Туркестанской военной организации – ред.), хотя Гарибальди попросили присоединиться после того, как восстание началось. Будь он приглашен как лидер и организатор, выступление могло бы быть успешным. Бедное местное население не знало, что и делать. Большая часть, находившихся в Красной армии и боровшихся на стороне Осипова, думали, что они борются в поддержку правительства, и пострадала в дальнейшем.

После такой обычной меры предосторожности, как расстрел всех членов чека, которые находились в своей штаб-квартире, одним из первых поступков Осипова было то, что он направился в банк и изъял все деньги там - около трех или четырех миллионов рублей, значительная часть которых была в золоте. Позже большевики расстреляли кассира, который выдал эти деньги, хотя трудно представить, что еще он мог сделать.

Борьба шла в разных частях города. Несколько известных большевиков присоединилось к Осипову; среди них был Геголошвили, который арестовывал меня 21 октября. Наконец 21 января Осипов решил, что он разбит и с небольшой группой соратников (и конечно с деньгами) покинул Ташкент, бросив отряды своих сторонников, которых не предупредили об этом и которые, в конце концов, были убиты.

Большевики устроили ужасную месть за это восстание. Все люди, подозреваемые в причастности к нему, были арестованы. Арестованы были не только те, кто на самом деле были причастен к мятежу, но также и совершенно невинные люди. Я слышал множество душераздирающих историй. Достаточно было надеть шейный платок или галстук, расцененный как буржуазный, чтобы быть арестованным. Один инженер, приехавший на рождественские каникулы к своей дочери, оказался среди тех, кто был арестован и расстрелян. Другой жертвой оказался инженер Керенский, брат Керенского - лидера Февральской революции в России.

Хуже всего было то, что они арестовали и расстреляли Клеберга - главу шведской миссии Красного креста по помощи немецким военнопленным, главной виной которого было ношение шейного платка. Фактически все эти арестованные числом около четырех тысяч были расстреляны самым жесточайшим образом.

Я узнал ниже описываемую историю несколько месяцев спустя от человека, которому, я так думаю, единственному удалось спастись. Я привожу ее, так как она ценна тем, что показывает, что она была возможна.

Человек, которого мы назовем условно Семенов, служил в охранке - секретной полиции во времена царизма. Он был схвачен на улице во время боев на самом деле с револьвером в руках, и его вина была несомненна. Он вместе с несколькими сотнями других был отправлен в комнату в железнодорожных мастерских. Было очень холодно, и он был одет в пальто с меховым воротником; у него были очки и подвернутые на концах усы. У него было два паспорта, один его собственный, а другой фальшивый на фамилию Попов. Во время ареста он был последним. Арестованных вызывали по шесть человек. За столами сидело шесть судей, все рабочие. Стоящий солдат говорил, что он видел арестованного до «суда» с оружием в руках, стреляющего. «Судья» приказывал расстрелять его, а его фамилия заносилась в список. Группа потом отправлялась в другую комнату дожидаться своей очереди. Семенов сказал пятерым своим товарищам, что он собирается попробовать сбежать, и попросил их для этого сказать, когда будут зачитывать фамилии из списка их группы, что он, Семенов, уже расстрелян. Попов это распространенная фамилия, а поэтому он мог надеяться, что в списках есть еще один Попов. Сам Семенов избавился от своего паспорта на фамилию Попов, закопав его в снег по пути, когда их вели по судебному двору во вторую комнату. Он оторвал меховой воротник у своего пальто, выкинул очки и выпрямил усы. То есть изменил свою внешность настолько, насколько это было возможно. Он сказал мне, что в свою бытность в полиции ему часто приходилось маскироваться. В комнате стояло что-то вроде буфета, и он спрятался за ним. Все сработало по его плану. Пятерых из его группы вызвали надлежащим образом и расстреляли. Они сказали, что Попов - шестой из их группы уже расстрелян и «судья» удовлетворился этим. А сам Семенов прятался в своем укрытии в течение нескольких дней. У него никак не подворачивался удобный случай уйти. Наконец голод, жажда и приступы боли заставили его встать и выйти. Солдаты сразу же спросили его, кто он такой и что он тут делает. Он сказал, что его фамилия Семенов, и он показал свой паспорт. Он сказал, что он только что из любопытства зашел сюда с улицы, чтобы посмотреть место, где расстреливают людей. Он просидел три месяца в тюрьме, но так как против него ничего не нашли, его освободили.

Независимо от того, правдива ли или вымышлена эта его история, бесспорным фактом остается то, что после этих коротких «судебных процессов», на которых подсудимым не позволялось даже произнести слова в свою защиту, было репрессировано четыре тысячи человек. Если бы им позволили сказать хотя бы одно слово, уверен, не был бы расстрелян швед Клеберг, который был вообще ни при чем! Имена этих приговоренных были записаны в списке, который был потерян. Несчастных завели в огромный барак, где их раздели, так как большевики хотели забрать их одежду. Затем их вывели и расстреляли с величайшей жестокостью, от подробных описаний которых я воздержусь. Фактическими палачами были главным образом венгры - бывшие военнопленные, но один русский, Толкачов, с удовольствием выполнял эту работу и лично расстрелял семьсот пятьдесят восемь человек. Он впоследствии собственноручно приводил в исполнение все приговоры, и ему была положена специальная порция вина, чтобы помогать ему в этой работе! Позже, когда он захотел отдохнуть, его послали отдыхать в дом отдыха в Чарваке (поселок в 70-80 километрах от Ташкента – ред.), в горах. Главным судьей этого так называемого судебного процесса был некий мошенник по фамилии Леппа. Он был пойман на грабеже собственности своих жертв, отдан под суд, был признан виновным и приговорен к трем месяцам поражения в гражданских правах!

У одной дамы, которую я знал, одновременно были расстреляны муж и трое сыновей. Несколько женщин, которые носили еду «белым» во время мятежа, были расстреляны, но большинство женщин остались одни.

Один восемнадцатилетний юноша был захвачен с белогвардейцами и должен был быть расстрелян. Большевики обещали ему сохранить жизнь, если он выдаст имена людей, которые помогали или симпатизировали осиповскому восстанию. Он назвал тридцать шесть фамилий, и все эти люди были расстреляны. Власти потом решили расстрелять самого мальчишку, но, в конце концов, позволили ему уйти, думая, что он сможет быть еще полезен, и в любом случае кто-нибудь ему отомстит. Бедный парень пребывал в ужасе, зная, что родственники его жертв поклялись убить его.

Торжественное открытие паровозного цеха в Ташкенте. Главные железнодорожные мастерские 1912 год. Здесь будут расстреливать участников осиповского восстания 

…После того как крестьяне в Троицком убедились, что осиповское движение намеревалось вернуть старый строй, большевики решили вернуть им оружие, отобранное у эсеров. К удивлению большевиков, село уже оказалось опять вооруженным до зубов после того, как было вынуто всё спрятанное оружие. Во время конфискации оружия большевистские солдаты не нашли и десятой его части.

…Однажды приходил священник, освятил дом и покропил все углы святой водой. Он обходил так всё село дом за домом. У Ивана в доме были картинки религиозного содержания, которые мне сильно напоминали тибетские танка, как по форме, так и по содержанию, изображавшем физические мучения в аду. Большевики были, конечно, атеистами, но религия, без сомнения, не была мертва. Преподавание религии в школе было запрещено, и иконы были удалены из школьных классов. Однако в углу комнаты у Ивана висела икона, и его маленькая девочка крестилась перед ней после каждого ужина к сильной досаде родственника Ивана, комиссара, который рассматривал это как «старомодную чепуху».

… К слову о дантистах, в старом городе в Ташкенте был один необычный странствующий дантист-китаец, который работал прямо на улице. Он говорил пациенту, что он страдает от личинки, находящейся в его зубе, а он ее удалит. Он открывал пациенту рот и вставлял туда пару палочек для еды, затем доставал оттуда личинку или гусеницу, бросал ее на землю, а затем ее раздавливал, давал пациенту таблетку и брал с него плату. Я могу только предполагать, что в палочках для еды были полости, в которых и была спрятана личинка. Пациент, видя, что вышло из зуба, испытывал облегчение боли вследствие веры в действия лекаря, таблетка, возможно, опийная, действительно приносила облегчение боли.

В Ташкенте можно было встретить и других странных людей. Я уже упоминал об англичанине с труппой дрессированных слонов. Я видел на улицах города очень пожилого серба, чей реквизит ограничивался только попугаем, который за небольшую плату доставал конвертик из пакета и подавал его вам. Внутри было предсказание вашей судьбы; мое предсказание гласило «Она любит вас». Вероятно, они не сильно отличались друг от друга. Старик рассказал мне, что он, зарабатывая себе так на жизнь, пропутешествовал по всей Индии и большей части Китая.

…Во время «Январских событий» многие люди, которые не имели никакого отношения к ним, вынуждены были скрываться или пытались покинуть страну. Их непрерывно ловили, арестовывали и в некоторых случаях расстреливали. Для сартов наступило золотое время. Сначала они брали деньги за то, чтобы помочь человеку скрыться, а затем сдавали его большевикам, и таким образом получали оплату дважды, в то время как неудачный беженец расставался с жизнью.

Похороны жертв осиповского восстания. Ташкент, 1919 год. Улица Соборная 

…Последний снегопад был 23 марта - прошел год. Весна быстро вступала в свои права, и в Ташкенте было чудесно. Улицы в течение многих дней были украшены цветущими ароматными акациями, высаженными вдоль дорог; это, возможно, было самое приятное воспоминание о Ташкенте, сохранившееся в моей памяти за год пребывания в нем. Воздух, напоенный ароматом цветов, журчащая вода в арыках, тянущихся вдоль тенистых улиц, рождали только одно желание - чтобы люди перестали быть столь злыми друг к другу, и имели бы досуг и спокойствие, чтобы просто всем этим наслаждаться.

…Большевики в Ташкенте были отрезаны (за исключением радиотелеграфной линии связи) от остального мира; однако в феврале или марте 1919 года генерал Дутов, удерживавший железнодорожную ветку к северу от Ташкента, был разбит, и железнодорожная связь с Москвой была восстановлена. Власти в Москве обеспокоились событиями в Туркестане. В эти первые годы революции на периферии трудно было найти эффективных лидеров, и первые революционеры в Туркестане были людьми в основном невысокого образования и способностей.

Принципы коммунизма не соблюдались. Резня, устроенная в январе, принесла дурную славу русскому правительству в целом; обращение с местным населением и исключение представителей местного населения из правительства края противоречило провозглашаемых Москвою принципам.

…Красная армия состояла в значительной степени из военнопленных, большинство которых были венграми; румыны по многим причинам отказались присоединиться. Немецких военнопленных было сравнительно немного и, вследствие усилий Циммермана, очень немногие из них вступили в Красную армию.

…Немецкие и австрийские военнопленные были действительно основой Красной армии. Это были хорошо обученные солдаты со значительным опытом. Поощряя колонизацию края, царское российское правительство освободило от военной службы всех мужчин, родившихся в Туркестане, а также всех тех, кто прибыл туда маленькими детьми, и должно было пройти определенное время в Туркестане, прежде чем они достигли призывного возраста. В результате в Туркестане оказалось немного обученных солдат русской национальности.

Для военнопленных, которые присоединились к большевикам, была сформирована партия под названием «Интернационалисты», поддерживаемая туркестанскими большевиками. Конечно, по идее должны были отмениться все национальные барьеры, и человечество должно было переплавиться в единое целое. Однако в этой партии произошел раскол вследствие ссоры по вопросу языка, который будет использоваться. Партия раскололась на два главных отделения, венгерских интернационалистов и немецких интернационалистов!

…Я уже объяснял, как здания были реквизированы и для их занятия требовались мандаты. Люди, живущие в хороших домах с хорошей мебелью, часто хотели ее вынести. Большевики запретили это делать, говоря, что вся мебель была национализирована вместе с домом. Один мой друг убрал свою зимнюю одежду и во время обыска летом ее всю унесли. Человек, производящий обыск, сказал «Раз вы храните вещи, закрытыми в коробке, вам они не очень и нужны». Весной правительственные чиновники обходили все небольшие частные сады в городе и «национализировали» плодовые деревья. Владельцу говорили, что когда фрукты созреют, они будут собраны правительством и никакая частная собственность не признаётся.

…Все портные и сапожники были наняты на работу правительством. Их можно было упросить выполнить частный заказ только в виде большого одолжения и за крупную сумму денег, а также при условии поставки вами «света», то есть свечей или керосина - и то и другое почти невозможно было достать, взамен скрутки из ваты, обмакнутой в блюдце хлопкового масла. У меня был костюм, сшитый из хорошей грубой киргизской ткани верблюжьей шерсти под вышеупомянутыми условиями. Я заплатил девятьсот рублей за материал и пятьсот двадцать пять рублей за работу, и я не могу вспомнить, сколько за освещение!

При этих обстоятельствах правительство разработало регламент потребления для каждой возможной вещи, который они опубликовали. Из него мы узнали, что женщины, как ожидается, будут использовать три носовых платка в год - мужчины ни одного!

Все деньги в банках были национализированы. Теоретически люди с маленькими вкладами - ниже пяти тысяч рублей (пятьсот фунтов при довоенном курсе) - могли снимать маленькие суммы для расходов на проживание. Люди с вкладами более пяти тысяч рублей считались буржуями, и деньги были все конфискованы. Первоначально страховки до десяти тысяч рублями были оставлены, но позже и они также были отменены.

…В своем поиске денег правительство вымогало то, что называлось «контрибуции». Это были денежные суммы от пяти до десяти тысяч рублей, которые люди, у которых, как полагали, были деньги, должны были заплатить. Методом требования был арест ряда таких людей и размещения их вместе в одной камере в тюрьме. Затем их вызывали одного за другим, и раздавались выстрелы, которые слышали оставшиеся. Обычно этих людей не расстреливали, всё это было просто игрой, имитацией, чтобы убедить людей отдать припрятанные деньги. Три человека, однако, на самом деле были застрелены садистом Толкачовым, который в наказание был временно отстранен от работы! Есть одна ужасная история, связанная с этой скотиной. Он расстреливал одного человека, с которым был в дружеских отношениях, этот человек попросил Толкачова убить его сразу с одного выстрела, но Толкачов сделал шесть.

…День первого мая 1919 года в Ташкенте был очень жарким и солнечным. В этот день отмечался большой большевистский праздник. К этому времени большинство зданий, независимо от своего размера, были реквизированы правительством для тех или иных целей. На всех этих домах были вывешены красные флаги. Газеты в этот день были напечатаны на красной бумаге - очень неприятной для глаз. Их также использовали для придания необходимого оттенка городу. Дети из всех школ шли в процессии, неся красные бумажные флаги, девочки с венками увядших маков. Я видел комичную, но трогательную сцену - бедная маленькая девочка потерялась и была в слезах с красным флагом в руке и с венком маков на голове. Сартовские школы были особенно хорошо организованы, мальчики были все одинаково празднично наряжены и шли походным шагом. Были колонны различных профсоюзов с транспарантами, некоторые надписи на них были написаны еврейскими буквами, а некоторые арабскими. Русские лозунги на транспарантах были такие «Да здравствует пролетариат!», «Долой буржуазию!» и т. д. Большая часть народа несла что-нибудь красного цвета разного вида, и одна маленькая девочка, видя, что я ничего не нес, предложила мне мак, который я и носил. По моей оценке, в процессии участвовало около четырех с половиной тысяч человек, четверть которых были женщинами. По крайней мере одну восьмую участников демонстрации составляли сарты.

Было несколько оркестров, игравших революционную музыку. Солдат, очевидно, было немного. По-видимому, они решали более важные задачи в другом месте. Там было приблизительно двести пехотинцев и триста кавалеристов и заметно выделяющееся своим парадным видом немецкое подразделение. Тремя главными революционными песнями были «Интернационал», «Рабочая Марсельеза» и «Гимн свободы». Их пели идущие в колонне демонстрантов и в присоединившейся толпе. Пение это было хорошо организовано. В толпе были люди, которые руководили пением и которые, как только оркестр начинал наигрывать мелодию, раздавали участникам шествия брошюры со словами. Я никогда не забуду комичный вид дирижера, руководившего оркестром, когда он шел во главе процессии - маленького человека с жесткими рыжими бакенбардами и огромными очками, курившего сигареты. Временами было трудно понять, что всё это делалось по принуждению. Я был уверен, что девять десятых родителей детей, идущих в этой процессии, не испытывали ничего, кроме горьких чувств по отношению к инициаторам этой демонстрации. Я знаю точно, что многие из учителей, возглавлявших эти колонны демонстрантов, чувствовали то же самое. Однако с помощью умелой организации очень легко можно было вызвать энтузиазм, по крайней мере, на какое-то время.

…С началом лета жизнь в Ташкенте стала почти приятной. Продовольственная ситуация облегчилась с появлением фруктов в киосках на углах улиц. Туркестан - великая фруктовая страна. До войны специальные поезда возили их в Центральную Европу, и часть их, возможно, добирались и до Лондона. Эти фрукты появлялись там за несколько недель до южноевропейских фруктов. В начале мая на улицах появилась клубника и черешня. Была в продаже огромная, но довольно безвкусная клубника, называвшаяся «Виктория». Я никогда раньше не видел такого огромного размера ягод. Когда в продаже появились яблоки нового урожая, на складах всё еще оставались запасы предыдущего года. Кроме круглогодичного наличия свежих яблок, у нас были хорошие сухофрукты. Горячее солнце делало легким их сохранение. Фрукты просто резали на части и клали осенью на солнце, и таким образом обеспечивали запасы сухофруктов на всю зиму до весны. Именно таким способом в каждом домашнем хозяйстве для собственного использования сушились груши, яблоки, вишни, персики, гладкие персики, ит. д., так же как и изюм.

В Ташкенте часто можно было слышать по ночам пение соловьев, и Яковлев, проводивший весной все ночи на даче, сказал мне, что из-за их громкого пения, никто не мог спать по ночам. Когда я попал за город в июле, они уже петь прекратили.

…Частное обучение, даваемое гувернером или гувернанткой, в Советской России было запрещено, так как будучи, как все мы знаем, худшей формой буржуазной деятельности, в конечном счете приводило к эксплуатации, империализму, спекуляции и другому ужасному злу. Таким образом, частные уроки были запрещены. Многие (особенно чешские) военнопленные зарабатывали небольшие деньги преподаванием музыки и иностранных языков - среди них был и Чука (румынский военнопленный – ред.), чьим паспортом я когда-то пользовался. Движение против этой недемократичной деятельности началось в сентябре 1919 года. Частный учитель был назван спекулянтом и буржуазным предпринимателем. Если вы хотите либо учить, либо преподавать, вы должны идти в школу, открытую для всех. Обучение должно было проводиться в пределах установленных границ; например, при обучении истории запрещено было упоминать королей. В то же самое время образование очень горячо пропагандировалось и продвигалось. На улицах везде висели плакаты с призывами «Образование будет спасением Революции», «Стань образованным», и т.д., и т.д.

…В начале июля возник рецидив резких статей в прессе. «Семьдесят тысяч рабочих были расстреляны буржуазией в Финляндии». «Бандиты Колчака расстреливают и вешают всех красноармейцев, взятых в плен». Звучали призывы к «морям крови» и «Варфоломеевской ночи». «Пролетариат снова обнажает меч красного террора, который был вложен в ножны после осиповского мятежа» и т. д. Арестовано было множество людей. Был издан указ о том, что все, кто когда-либо арестовывался, должны были быть арестованы снова для дальнейших допросов.

…В Искандере стояла высокая деревянная башня, построенная Великим князем Николаем Константиновичем, на которой он дышал свежим воздухом и любовался окрестностями. Морганатическая семья Великого князя получила титул Искандер по названию этого села. Мы продолжали движение к Ходжикенту через Чимбалык по другой дороге, не той, по которой я возвращался в Ташкент зимой. Дорога была плохая, и время от времени мы должны были помогать нашей лошади на рытвинах, вручную приводя в движение огромные тяжелые колеса арбы.

Ходжикент - прелестное село с прекрасными огромными зелеными тенистыми чинарами (восточными платанами), под которыми мы и спали. Это напомнило мне некоторые деревни в Кашмире. …От Ходжикента дорога идет в горы в место, называемое Чимган, которое использовалось в качестве горной станции жителями Ташкента. У генерал-губернатора Туркестана был там свой дом. Большевики теперь посылали туда больных рабочих и солдат, нуждавшихся в перемене климата. Чимган был также мировым центром поставки сантонина - ценного препарата, приготовляемого из полыни.

…В Нанае мы обнаружили русских большевиков, регистрирующих местных жителей и животных в целях мобилизации. Казалось ужасным нарушать «трогательную удовлетворенность» этих счастливых, гостеприимных людей. Русские во времена царизма полностью предоставили их самим себе, и они были вполне счастливы.

…Путешествуя вдоль подножья холмов с болотами и затопляемыми рисовыми полями по правую сторону от нас, мы проехали через Кызылкент, Куш-Курган и Карабай и приехали в Сескинату, где одному из моих компаньонов принадлежал большой двухэтажный дом.

Все жители этой части страны были киргизами, и их круглые юрты были разбросаны повсюду среди расположенных на некотором расстоянии друг от друга зданий на сухих участках среди рисовых полей. Киргизские женщины, в отличие от сартских, не закрывались чадрой. Когда они встречают вас по дороге, они складывают руки перед телами и кланяются от талии, опуская свои глаза к земле, и приветствуют вас одним словом «амин». Когда мы приехали в дом моего компаньона в Сескинате, его жена принесла нам чай и хлеб, а он сам лег и стал играть на своего рода мандолине, в то время как его жена сняла с него ботинки и стала массажировать ему ноги.

…Однажды в июле я увидел вокруг памятника генералу Кауфману строительные леса. Фигуру самого генерала убрали, но оставили двух солдат - горниста и знаменосца. Позже, поняв, что оставшиеся в результате скульптуры представляют собой странный, негармоничный и ужасно скомпонованный памятник, фигуры солдат также убрали с постамента.

Единственным скульптором в Ташкенте в это время был австрийский военнопленный по фамилии Гатч. Его попросили сделать статую рабочего, несущего флаг, но флаг должен был быть обязательно красным. Гатч, как говорили, отказался ваять такую скульптуру. Большевики в немалой степени опасались, что люди могут подумать, что рабочий несет какой-то другой флаг, и таким образом морально унизиться. В конце концов, Гатч сделал бюст Ленина, но единственно доступный ему материал был настолько нестойким, что ухо у Ленина отвалилось при первом же ливне. Помимо этого бюста Ленина, Гатч сделал красивый памятник умирающему верблюду, в память о тысячах австрийских военнопленных, погибших в Туркестане. Я видел его на кладбище вскоре после того, как он был там установлен. Полагаю, он также вскоре развалился вследствие некачественного материала, из которого он был сделан и который лишь и был доступен бедному скульптору.

В это время большевики издали указ о том, что люди, которые женятся, могут купить четыре бутылки вина и дополнительно сверх обычного пайка еще немного продуктов, чтобы отпраздновать это событие. Многие люди, уже венчавшиеся в церкви, решили воспользоваться этим, чтобы получить немного дешевой еды и удовольствие, и снова регистрировали свой брак, теперь уже в гражданском бюро записи актов гражданского состояния (в ЗАГСе).

В Ташкенте был великолепный виноград. В сезон созревания его можно было купить в сартовских лавках и ларьках по всему городу, и стоил он двенадцать рублей за фунт. Большевистские власти решили, что это «спекуляция», и приказали продавать его за три рубля. Исходя из того, сколько других товаров можно было купить на три рубля, розничные торговцы отказались продать виноград по такой цене. Им фактически предложили отдавать свой товар за бесценок. Торговцы решили высушить весь урожай винограда и держать получившийся изюм до тех пор, пока не будет разрешена снова свободная торговля. Внезапно весь имевшийся в городе виноград исчез.

…В июле в правительственных кругах Ташкента случился некоторый испуг, вызванный распоряжением Москвы о том, что численность представителей местного населения в правительстве Туркестана должна быть пропорциональна численности его в населении края. Это значило, что представителей местного населения в правительстве должно было бы быть девяносто пять процентов, и означало бы конец большевистского правления. Это распоряжение было отдано заблаговременно, но было проигнорировано местными чиновниками, которые понимали, что такое правительство в данный момент положит конец всему, что было сделано большевизмом.

…В течение августа 1919 года реквизиции и обыски в Ташкенте продолжились с новой силой. Я услышал о нескольких произошедших случаях.

У одной дамы, с которой я едва был знаком, было дома пианино. Считалось, очень по-буржуйски держать дома личное пианино. Все пианино реквизировали и отдавали в музыкальную школу, в которой дети пролетариев учились музыке под руководством государственных учителей. Чтобы сохранить у себя свое пианино, эта дама и ее муж стали афганскими подданными. Советские власти опасались трогать собственность афганцев, так как власти надеялись на союз с Афганистаном против империалистов. Собственность других граждан отбиралась безжалостно. Этим людям впоследствии разрешили уехать в Афганистан и, они впоследствии, наконец, добрались до Индии.

…Другой человек, у которого стали национализировать пианино, вышел из себя и разбил свое пианино топором. Тогда его забрали в тюрьму и потом расстреляли.

…Однажды поздно вечером я возвращался «домой» к Александровым, когда увидел толпу человек около ста мужчин и женщин, оцепленную вооруженными милиционерами. Я постарался обойти их и увидел другую небольшую группу людей, конвоируемую милицией. Позже я узнал, что по всему городу в этот вечер останавливали людей и просили показать удостоверения с указанием их места работы. Тех, у кого не было с собой удостоверений, задерживали до тех пор, пока ссылались в Перовск (ныне Кызылорда, город в Казахстане – ред.) такое удостоверение не предъявлялось. Те же, кто вообще нигде не служил и не работал, рассматривались как буржуи, и отправлялись в место в двухстах километрах восточнее Аральского моря, где должны были заниматься разного рода принудительным трудом. Кроме того, что у меня не было такого удостоверения служащего, мои бумаги не прошли бы тщательной проверки, и мне просто очень повезло, что я не был схвачен во время этой облавы. Но очень скоро я достал себе нужное удостоверение. В этот же день в общественном парке были арестованы все люди, не являвшиеся членами профсоюза.

Фредерик Бейли в местной одежде 

…Я изображал из себя австрийского военнопленного румына по национальности. Это было опасно, поскольку я не знал ни одного слова по-румынски. Это не имело большого значения в обычной жизни, как можно было бы это себе представить. Я воспринимался как «австриец», и русские редко спрашивали, был ли я немцем, румыном, венгром, чехом, поляком, итальянцем или кем-то еще из дюжины возможных национальностей. В то же время всегда был риск, что я могу столкнуться с румынскими военнопленными, и кто-то при этом мог бы упомянуть, что я тоже румын. Опасаясь этого, я избегал сталкиваться с военнопленными, и, в общем, удача мне никогда не изменяла.

…Мы втроем (Бейли и Мандич с женой – ред.) расположились в вагоне, и сотрудник ЧК указал на различных людей и спрашивал, не возражаем ли мы против их присутствия с нами в вагоне. Таким образом, мы смогли подобрать себе попутчиков. Мы получили в попутчики каких-то учителей и актеров. Одна из этих учительниц оказалась женщиной самого неприятного типа политического агитатора. Большую часть времени она говорила о чудовищности буржуев и о своем пренебрежительно-вызывающем отношении к любому из них в случаях вынужденного общения, добавляя, что каждая шпала железной дороги была положена на крови рабочих!

Около Черняево было много разрушенных кишлаков, это были последствия «Джизакских событий», о которых упоминалось выше.

…Мы прибыли в Самарканд перед рассветом утром 17 октября. Нам сказали, что поезд отправится в девять тридцать. Город был в шести верстах от железнодорожной станции. …Всемирно известный Регистан, окруженный великолепными мечетями и медресе, выглядел заброшенным. Среди кучи обломков синих изразцовых плиток, выковырянных охотниками за сувенирами, растяжка из стальных тросов, удерживающая от падения один из больших минаретов доказывала, что советские власти не совсем пренебрегали своей обязанностью по сохранению этих уникальных красот, построенных после того, как Тамерлан сделал этот город своей столицей в четырнадцатом столетии.

…В одном месте в пустыне, вдалеке от какой-либо станции, поезд почему-то неожиданно остановился, как это часто случалось. С одной стороны, от линии дороги стоял утомленный вооруженный солдат-еврей, который попытался войти в наш вагон. Мы ему сказали, что вагон полон, но он, держась крайне заносчиво, сказал, что он - солдат, возвращающийся с фронта, а поэтому может делать все что захочет. Мандич аж подпрыгнул и заявил «Вы знаете, кто я? Я представитель Генерального штаба». После этого солдат сменил свой тон, выпрыгнул из вагона и ушел куда-то. Он, должно быть, был одним из немногих евреев, служивших в армии не на командной должности.

На разных маленьких станциях русские женщины продавали пассажирам кипяток из самоваров, а также и разнообразную еду. Фактически еда во время этой поездки была лучше и разнообразнее, чем в Ташкенте.

…Мы прибыли в Каган, также называвшийся как «Новая Бухара», в половине девятого утра 18 октября. Здесь было небольшое здание гостиницы, называвшейся «Русский отель». …Буквально через коридор была комната, которую занимал Махендра Пратап. Этот человек был фанатичным индийским революционером. Во время войны он получил паспорт, чтобы посетить Швейцарию, и по этому паспорту он отправился в Германию. Здесь он возглавил группу антибритански настроенных индусов. Он был одним из главных действующих лиц в деле о «Шелковом письме».

Эти письма, написанные на шелке, были направлены от немецкого канцлера Бетман-Гольвега, правителям основных Индийских штатов, призывая их поднять восстание и выгнать британцев. Само собой разумеется, индийские власти сразу передали их британским властям. Это движение было организовано Махендрой Пратапом, который делал перевод на хинди каждого письма.Он сформировал в Берлине «Временное правительство Индии», в котором назначил себя президентом, а Баркатулла, находившийся в Ташкенте, был министром иностранных дел. Это тот самый Баркатулла, который бросил моего пенджабского слугу Хайдера в тюрьму.

Когда в Германии Махендра Пратап был на аудиенции у самого кайзера, он успешно выдавал себя за индийского принца с большим влиянием. Он получил личное письмо кайзера для эмира Афганистана. По пути из Берлина в Кабул он проезжал через Константинополь, где виделся с султаном и Энвер Пашой. В Кабуле он был принят эмиром Хабибуллой, который сказал ему, что он не мог выполнить просьбу кайзера присоединиться к немцам в войне против нас, объяснив это тем, что его страна нигде не граничит с Турцией или Германией.

Махендра Пратап вернулся с этим ответом в Германию, проехав через Россию в 1918 году, где он беседовал с Троцким. Он был в Берлине в 1919 году, когда случилась Афганская война, и, не теряя времени, помчался на восток, где увидел возможность нанести максимальный вред Британии.

На своем пути через Россию он несколько раз встречался и беседовал с Лениным. Он использовал различные псевдонимы в зависимости от обстоятельств. Если он хотел выдать себя за христианина, он представлялся как «М. Петер», если за мусульманина, то считал подходящим называться «Мухаммед Пир».

Он был, мягко говоря, эксцентричным человеком, а его главной манией была ненависть к британскому правительству. Однажды он предложил план переустройства миропорядка, основанный вряд ли на новой идее мира, основанного на справедливости. В этом плане вся Азия была самоуправляемой страной под названием Будда! В конце концов он так всем надоел, что в его скитаниях от Калифорнии до Японии, через Старый Свет, ни одна страна не захотела иметь с ним ничего общего.

…Жизнь под навесами базаров Бухары продолжалась, как и прежде. Торговля казалась оживленной. На одном перекрестке под навесом сидели менялы с грудой монет и банкнот различных валют. Советские деньги не принимались к оплате, но менялись по курсу девять к одному от своего номинала по отношению к царским (николаевским) или деньгам [правительства] Керенского.

…Покупатель в Бухаре должен был быть весьма осторожным, впрочем, так же как и везде. Я купил довольно хороший нож с красивым украшением - серебристо-золотой насечкой, нанесенной на лезвии. Искандер сразу протер мягкой тканью лезвие, и тут же всё украшение стерлось. Оказалось, оно было нанесено луковым соком. Выяснилось, что это была старая известная уловка, на которую я не попадался больше. Таким образом, я переплатил в несколько раз от реальной стоимости купленного мною ножа.

…В Бухаре проживало также некоторое количество евреев, некоторые из которых были очень богаты. Мусульмане в Бухаре носили яркую цветную одежду, называемую халат. Его подпоясывали вокруг талии поясом из ткани. И индусам, и евреям запрещалось носить такой пояс. Вместо него они подпоясывались единственной веревкой или кусочком шнура, обвитого вокруг талии, чтобы удерживать полы халата. Мне рассказывали, что это был удобный инструмент для того, чтобы можно было задушить им его владельца в случае, если это будет сочтено желательным! Мне сказали, что в Бухаре это не так. Никакой еврей или индус не имел право носить оружие. Мусульмане обычно закрепляли нож или пистолет за поясом. За шнуром это сделать было нельзя.

Евреям не разрешалось ездить как верхом, так и в автомобилях по улицам города. Ариф Ходжа, очень богатый еврей, пользовался конным экипажем и легковым автомобилем только вне городских ворот, к которым он должен был идти пешком. Его одежда была из лучшего шелка, а шнур на его талии был сделан из белого шелка. Евреи носили высокие шапки, сделанные из каракуля.

…Европейцы в Бухаре, включая Мандича и самого меня, просто набрасывали халат свободно поверх своей обычной одежды, когда шли по улице. Жена Хайдера Ходжи и дочери, носившие европейское платье в пределах стен внутреннего двора больницы, обязаны были быть закрыты покрывалом или вуалью, когда они выходили на улицу.

…Восхитительнейшая еда в Бухаре - это шашлык. И Мандич, и я, бывало, частенько шли, и брали в городе несколько «шампуров». Шашлык - это что-то вроде индийского кабаба. Полдюжины кусочков мяса, жира и лука нанизаны на плоском вертеле - шампуре. Сотни их подготовлены, быстро и аккуратно сложены в форме большого высокого цилиндра на задворках чайханы. Перед чайханой стоит мангал - жестяное корыто приблизительно шести футов длиной, шестью дюймами шириной и такой же глубиной. Оно наполовину заполнено раскаленным древесным углем, который постоянно поддерживается горящим с помощью некоего подобия веера в руках повара. Вы заказываете свою порцию шашлыка, обычно это пять шампуров, повар берет их сзади из цилиндрического штабеля, кладет их сверху поперек мангала, при этом он всё время помахивает веером в своей левой руке. Как только одна сторона приготовилась, все пять шампуров переворачивают. Наконец, когда обе стороны таким образом приготовлены, повар снимает их, посыпает небольшим количеством перца и соли, и вручает их вам. Вы садитесь и разламываете на части огромную плоскую хлебную лепешку, и едите шашлык пальцами, вымыв их предварительно слабым чаем. У повара-шашлычника идет бойкая торговля, и он работает непрерывно в течение нескольких часов - доставая новые порции сзади - переворачивая те, что готовы наполовину - вручая готовые порции - и всё время раздувая и добавляя древесный уголь по мере необходимости. Иногда готовится так много порций, что вам приходится ждать своей очереди, пока не начнут готовить для вас.

…Во время нашего пребывания в Бухаре туда прибыло приблизительно двести пятьдесят румынских военнопленных. Австрийские военнопленные-румыны почти все категорически отказались присоединиться к большевикам. Я рассказывал до этого, что венгры, напротив, в больших количествах пошли служить в Красную армию. Эти румыны переживали ужасные времена. …Многие из этих бедных румын были больны, все они были бедны, и голод заставлял многих из них побираться на улицах. Я срочно попросил через Хайдер Ходжу бухарские власти помочь им. Я предполагал, что власти могли бы дать им работу и заплатить им немного, чтобы они могли бы купить себе еды, но ничего сделано не было. Некоторые из этих людей в отчаянии отправились к большевикам в Каган. Я предупредил бухарцев, что, если всех этих людей заставят присоединиться к большевикам после всего того, через что они прошли, то в случае возникновения каких-либо проблем, они все будут заклятыми врагами Бухары. В конце концов большинство из них было нанято на работу жителями Бухары. Около дюжины из них были совсем больны и не могли работать. Я нанял врача, чтобы он осмотрел их, и дал им достаточно денег, чтобы они могли сносно продержаться в течение шести месяцев. Один из них сказал мне, что был настройщиком фортепияно по профессии. Было ли в Бухаре фортепияно, которое он мог бы настроить? Я узнал, что годом раньше одно фортепияно было у эмира, но оно ему надоело, и он его выкинул!

…Бухарская армия меня не впечатлила, хотя и была щедро украшена медалями и орденами. У генералов были специальные люди, ехавшие перед ними, держа белые палки. Они много пели, когда шли маршем. Одна песня называлась «Эмир наш отец». У другой, которую они любили петь в Кагане, были слова «Наш генерал - храбрец и не боится большевиков», что очень веселило солдат Красной армии в Кагане, которые наблюдали за ними через границу.

…Однажды Мандич и я пошли прогуляться вдоль городской стены и сделали несколько фотографий. Фотографировать в Бухаре было запрещено. Подъехали три солдата и спросили, что мы делаем? Я сумел спрятать фотокамеру в отверстии в стене и сказал, что мы гуляем. Они забрали нас с собой для разбирательства, но по пути мы встретили Искандера Мирбадалева, которого они знали и который поручился за нас. Было бы печально, если бы в результате этого происшествия возник бы какой-нибудь ненужный инцидент.

(Далее Ф.Бейли повествует, как вместе с Мандичем и его женой, в составе небольшого отряда, они пересекли пустыню Кара-Кумы и, наконец, добрались до Персии – ред.)

…Моя жизнь в Советском Туркестане завершилась. Я не видел причин, по которым нельзя было бы забыть любые обиды, особенно по прошествии стольких лет. У меня появилось много друзей в Ташкенте, некоторые из которых понятия не имели, кем я был на самом деле, другие делали все и помогали мне, несмотря на огромный риск, которому они себя подвергали. Самые важные из них, из тех, кто оставался в Ташкенте, сейчас уже умерли.

Фредерик Бейли