«Никому не угрожал»

Заседание продолжилось в том же составе суда. Только прокурор Кабилов по-прежнему где-то «задерживался» и его опять заменял Юлдашев.

Бобомурод Абдуллаев (со свежеобритой головой) сказал, что у него есть дополнения.

«Первое: по содержанию статей, собранных как статьи «Усмана Хакназарова», меня не спрашивали ни разу (…), даже по тем, где выражалось мнение, что конституционную власть можно свергнуть вооруженным путем. Кроме одной статьи – о кандидатах на пост председателя СНБ. Ульмас и Володя интересовались: «Почему среди [возможных] кандидатов вы привели имя Бахтиёра Гулямова (это не Шухрат Гулямов и не его брат). (Бобомурод поясняет, что это был профессионал, по его данным, не замешанный в коррупции; Каримов его по каким-то причинам уволил.) Володя спрашивает: «Почему вы его так восхваляете?» «Потому что о нем слышал только положительные характеристики». «Он не входил в какие-либо группировки, такая же информация была у Салиха, и я написал». Вот единственная статья [вызвавшая их интерес].

Второй момент. Когда меня уже перестали бить, где-то 20 ноября, Маджид (сотрудник СНБ, который, по словам Бобомурода, пытал его – авт.) мне говорит, вдруг на «вы»: «К вам есть такое, можно сказать предложение, а можно сказать, просьба. Есть один человек, работает в Аппарате президента. Напишите, что он гей. Мы дадим его фамилию». «Как я могу написать [такое], я его не знаю». «Пусть эта сторона дела вас не интересует…». Я отказался. Решил, что они хотят оклеветать человека. Говорю: «Меня тоже хотите в это дело вовлечь?» Мужеложство еще хотят поставить [кому-то] на основе моих показаний. (В Узбекистане гомосексуализм карается заключением на срок до трех лет – авт.) (…)

Некоторые уточнения по показаниям. (Объясняет, почему ему пришлось уйти из банка, где он работал в 1990-е. Ревизора по фамилии Челахова попытались обвинить в пьянстве – она вела какую-то проверку банка, и ему предложили подтвердить, что от нее при этом пахло алкоголем, обещая за это шестимесячные курсы в Лондоне. Бобомурод отказался, и к нему стали постоянно цепляться.) «Салаев говорил: «Ты в этом бизнесе не сможешь. Если начальник скажет – надо будет протирать носовым платком обувь начальника. А ты же не будешь, ты же гордый…».

И Бобомурод переключился на Равшана Салаева: «Он тут сказал, что мой 15-летний сын запомнил план его дома и передал бандитам (на дом Салаева в 2017 году было совершено нападение – авт.). Говорил гадости о моей жене, о жене Салиха. Из страха, который перешел в агонию, а агония в клоунаду, он в перерыве [между заседаниями суда] проклял моих детей, сказал: «Пусть глаза у них вытекут как гной…».

Судья напомнил, что ранее он пресек подобные высказывания и призвал Абдуллаева говорить по делу.

Абдуллаев: «Его показания нелогичны. (Объясняет, почему – я не успел записать.). Если бы Салаеву поступали угрозы со стороны Салиха, он сразу бы об этом сообщил.

(Переходит к Оллоёрову.) «Говорит, типа я ему угрожал. Он то говорит, что все показания признает, то только [те, что он давал] на узбекском, то только письменные, а потом и про них говорит, что это какое-то недоразумение. Если говорить правду – всё логично будет идти.».

Показания Насреддинова

«Я законопослушный гражданин, - начал Хаётхон Насреддинов. - Я не участник заговора, это я полностью отрицаю. Я даю слово мужчины, что говорю правду. Я очень сильно хочу на свободу, и потому буду говорить правду, какая бы она ни была. (Говорит, что для него очень много значат четыре человека – мама, жена, сын и его тетя.) Пусть они знают, что я их люблю, и что я говорю правду. Я сам буду себя защищать, чтобы объяснить, почему я познакомился с Мухаммадом Салихом.

В 2003 году я работал заместителем руководителя банка «Садерат». Я нашел серьезные валютные преступления и махинации, написал заявления и меня уволили. (Все это прикрывал высокопоставленный человек.). Я боролся 10 лет. Мое каратэ меня спасало. Беда не приходит одна: я разбил автомобиль – моя жена, мать, сильно пострадали. Я искал возможность вылечить мать и сошелся с Мухаммадом Салихом в 2013 году. А тут такое дело: оказывается Мухаммад Салих отслеживает в соцсетях таких людей, обиженных на власть, пытается переманить на свою сторону. Я писал статьи, он сделал приглашение, я согласился, прилетел к нему. В начале октября 2013 года поступило предложение от Нигары Хидоятовой: «Есть человек, который может тебе помочь». Меня познакомили с ним, и я прилетел к нему в Стамбул. Моей заботой было лечение [матери], я набрался наглости и попросил работу. Я хотел устроиться инвестиционным брокером. Я спросил, может ли он помочь. «Без проблем, я дружу с [президентом Турции] Эрдоганом». Взамен я должен был писать о нем статьи, пропагандировать его. У нас была разовая сделка, я пишу статьи – он [помогает осуществить] лечение моей матери. У его жены была клиника, они круто лечили, мать вылечили бы. Он сказал, что мои статьи носят легкий характер. «Вы не умеете показывать зубы». И сказал, что есть журналист, который покажет как надо писать. Моей целью было решить мои личные проблемы. К нему в офис заходило много людей. Я спросил: «Вы не боитесь повторить судьбу Троцкого?» Он сказал, что все люди, которых он приблизил к себе, проходят серьезную проверку.

В первых числах октября 2013-го мне позвонил человек от Салиха. Подтверждаю, что Абдуллаев передал мне [от него] деньги. Во время ужина (Бобомурод Абдуллаев пришел к нему домой – авт.) он повел себя неадекватно, странно, сказал, что покажет мне как заходить на закрытые сайты, показал, а потом сказал, что надо позвонить Мухаммаду Салиху. Позвонили. И тут начался полный бред: что народ готов выйти на улицы, что где-то стоят войска, они готовы войти в Узбекистан. У меня была задача заниматься пропагандой. Минут семь шел этот бред. Потом я проводил их. И подумал, что это и была та самая проверка. Дело в том. что у Салиха были виды на меня как на журналиста, так и на банкира – я умею проводить транзакции (…). Видимо, это и была проверка на благонадежность – с помощью разговоров о захвате власти. Школьный учитель, стареющий дедушка, у которого слабое здоровье, повар ресторана, который думает только о своей кулинарии, безработный таксист – что это за заговорщики? Что это за власть, если мы вчетвером можем ее захватить? Поэтому я понял, что это была просто проверка.

Абдуллаев ушел, и я его больше не видел. Я написал статью, она была опубликована на «Фергане» (об узбекских партиях – авт.). Кроме четырех официальных партий я добавил туда еще три – «Эрк», «Бирлик» и партию Чориева, клоуна такого, в Америке живет. Салиху она не очень понравилась. Поездка в Стамбул с моей матерью была отложена. Я написал вторую статью – в Ташкенте был сорван съезд его партии («Эрк» - авт.). Она ему тоже не понравилась, там не было остроты. Его любимые слова – «каримовщина», «иноятовщина». Но я не люблю писать о непроверенных фактах. И мы опять не поехали в Стамбул. Хочу сказать, что он всегда говорит мягко, вежливо – ему не нужны враги, ему нужны исполнители. (…) Проект по продвижению его имени в Узбекистан. Я предложил создать мобильное приложение для телефона, чтобы люди могли скачивать его фильм – какой-то фильм о его жизни и борьбе. Сначала он сказал: «Хорошая идея». Но потом, что нет: люди подвергнутся опасности. «Молодец, думает о нас», - подумал я. И предложил создать новостной портал. «Не надо». Мобильное радио – отверг: «Пока это не нужно». «А что вам нужно?» «Попробуйте написать как Усман Хакназаров». (Насреддинов говорит, что ему не хотелось этого делать – эти статьи ему не нравились.) «Я не буду, это унизительно». «Подумайте». Я понял, что моя поездка откладывается, и больше мы не общались. Это был 2014 год. Точнее, еще два раза пообщались – я выразил соболезнования, когда умерла его супруга (это был вопрос приличий), а когда умер Каримов я подколол его: «Теперь вы можете вернуться и поучаствовать в борьбе за власть». (…)

Я взял две матрицы, на одну из них записал его обещания, на другую – его дела. Выполненное – 12 процентов. Один выполненный пункт на 7 обещаний. Он балабол, это говорю не я, а математика. Я по хронологии составил все его события. Он постоянно обращается в своих статьях к четырем большим темам: Андижан, коррупция, «каримовщина» и «иноятовщина». Я математик, просчитал, - он об одном и том же событии говорит 3 раза. Разброс событий: из трех ответов на одну и ту же тему два раза говорит одно, а в третий раз – [совсем] другое. То есть, он постоянно меняет свою точку зрения, взгляды, - цинично использует людей. (…)

Я ждал, что он через посредника наймет адвоката, пришлет хотя бы посылку – я не голоден (символический знак – авт.) – ну, хотя бы яблок; окажет поддержку моим близким – СМС пошлет – нет. Хотя бы выступит в интернете и скажет, что заговора нету. Но этого не было. Он говорит красивые слова, но он бросил нас. Если [из сидящих] в зале кто-то свяжется с ним – передайте ему мое человеческое презрение.

Я был арестован 16 октября по обвинению в заговоре о захвате власти. 17-го я всё рассказал, не чувствуя своей вины, как вам сейчас рассказываю».

Прокурор спрашивает, добровольно ли он давал показания. Насреддинов отвечает утвердительно.

Прокурор: «Вы знали, что он в розыске?»

Н: «Я знал, что он оппозиционный политик, но не знал, что он в розыске. А если вы знаете, что он в розыске, почему ничего не делаете, чтобы привести его сюда?..».

Судья: «Вы не имеете права задавать вопросы участникам судебного процесса».

Прокурор: «Доллары зачем вам Абдуллаев передал?»

Н: «Организовать ужин для знакомства». (…). (Говорит, что о «Жатве» узнал только во время следствия, а Оллоёрова и Салаева впервые увидел в зале суда. Поясняет, что это совершенно незнакомые ему люди.)

Адвокат Майоров: «Вы в своем выступлении упомянули, что встреча с Абдуллаевым сопровождалась словами о свержении строя, а адвокат Довлатов (защитник Насреддинова – авт.) – что ничего не было. Шла ли речь о свержении строя?»

Н: «Абдуллаев и Салих обсуждали [это по скайпу через ноутбук между собой]. «Люди должны выйти на улицы». «Захват власти» – такие слова тоже присутствовали. (Уточняет, что он сам в этом разговоре не участвовал). (…) Салих хотел найти [в Ташкенте] зал, чтобы провести съезд [партии]. Я не хотел в этом участвовать, назвал ему самые дорогие цены на аренду. И он сказал, что это ему не нужно».

На вопрос пытали ли его. Хаётхон Насреддинов ответил отрицательно. И добавил, что на него не оказывалось моральное и физическое воздействие. «Меня возмущает [сказанная кем-то фраза], что нас «железными прутьями били». (Говорит, что их не били.)

Уточняет, что его мать болеет невротическим синдромом, который она получила после аварии, произошедшей по его вине. И что лечение его матери стоит около 60 тысяч евро. «Я вел переписку с двумя клиниками – в Германии и Турции (называет их)». Отворачивается к стене, вытирает слезы. «Отправлял сканы, копии медицинской документации. Два этапа – лечение и реабилитация. Мои почки не стоят так дорого».

Далее сообщает, что у него есть сын, ему 20 лет, он родился 20 сентября. И уточняет, что Абдуллаев передавал ему деньги не на день рождения сына (передача 100 долларов состоялась в декабре – авт.)

Адвокат Майоров: «Вы сказали, что состоялся разговор [по скайпу] между Мухаммадом Салихом и Абдуллаевым. Вы сделали вывод, что это была проверка на лояльность. Можем ли мы сделать вывод, что они не собирались свергать власть. А просто проверяли вас?»

Н: «Конечно. Войск-то нету, мы окружены дружественными государствами. Это была бредовая проверка».

Насреддинова снова кто-то спрашивает о пытках, и он снова повторяет, что пыток не было.

Судья: «Мы попросим покинуть зал вашу мать, чтобы у нее не было стресса». (Она передвигается на костылях - ей помогают выйти.) «Применялись пытки?»

Н: «Нет».

Судья: «Физическое воздействие?»

Н: «Нет».

Адвокат Довлатов начинает спорить с Насреддиновым, напоминая ему о его же собственных словах. Ранее Довлатов делал заявление, что его подзащитного, Хаёта Насреддинова, пытали, и даже подавал ходатайство об отправке его на медицинское освидетельствование.

Н: «Вы меня неправильно поняли. В изоляторе у меня было пищевое отравление, я покрасневший был, поцарапал себя».

(Возможно, он отрицает, что подвергался пыткам, из-за больной матери. На одном из предыдущих заседаний он с возмущением обрушился на Абдуллаева, заявившего о пытках, со словами о том, что «свою мать надо беречь».)

Ключевой эпизод: встреча в доме

Далее все крутилось вокруг одной темы, а именно - вокруг встречи Бобомурода Абдуллаева и военнослужащего Кенжи Мусанова в доме Хаётхона Насреддинова в декабре 2013 года, того о чем они там говорили, а также их разговоре по скайпу с Мухаммадом Салихом. Это важно, потому что это единственный эпизод, по которому их можно обвинить в заговоре или неких антиконституционных действиях. Дело в том, что от якобы найденного у Бобомурода Абдуллаева на флэшке плана «Жатва» абсолютно все подсудимые открестились, заявив, что узнали о его существовании только на следствии – от самих эсэнбэшников. А Абдуллаев прямо сказал, что те его подсунули, когда изъяли у него аппаратуру. Да и сам этот план, видимо, сюрреалистический – фото правительственных зданий с Гугля-мэп и какие-то слова в духе «это надо взорвать» и «это надо захватить». В показаниях Салаева и Оллоёрова нет ни одного момента, когда они не то что участвовали в заговоре, но даже критически отзывались о действующей власти.

Остается только «антигосударственная» встреча в доме Хаётхона. И тут участники дают разные показания. Абдуллаев рассказывал, что Салих направил его сначала к Мусанову, а затем к Хаётхону Насреддинову – передать на день рождения его дочери (как позже выяснилось, несуществующей – авт.) – 100 долларов. А заодно обучить обоих приемам безопасности в сети – как пользоваться прокси-серверами и как избежать прослушивания телефона. Что Абдуллаев и выполнил. После чего он больше с ними не встречался (только передал еще Мусанову 50 долларов на интернет).

Кенжа Мусанов изложил на следствии другую версию. В соответствии с ней, Бобомурод Абдуллаев познакомился с ним, когда подвозил его на своей машине. Дал номер телефона и попросил вызывать такси, когда это ему понадобится. Потом возил его несколько раз, при этом вел антиправительственные разговоры и пытался склонить к сотрудничеству с Мухаммадом Салихом. Как можно, предположить, задача Мусанова, получившего в награду статус не обвиняемого, а свидетеля, заключалась в том, чтобы подтвердить, будто Абдуллаев и Насреддинов, совместно с Салихом, плели сети заговора.

Судья предложил Абдуллаеву задавать вопросы Насреддинову, и он начал: «Вы сказали, что Салих отправил меня [к вам], чтобы научить вас журналистике, а не тому, как пользоваться прокси-серверами. Почему же вы ни разу не спросили меня о журналистике?»

Н: «Он [Абдуллаев] мне не дал и слова сказать [всё время говорил сам].

А: «Вы сказали, что связь с Салихом состоялась по моей просьбе. Если мы говорили о захвате власти, почему вы не сообщили правоохранительным органам?»

Н: «Это была моя проверка со стороны Салиха, и я ее прошел».

А: «Вы говорите, что к вам не применяли пытки, а ваш адвокат, что применяли. Ну, это ваши недоразумения. (…) Если у вас сын родился 9 сентября, почему вы меня не предупредили, что это не день рождения сына, когда я давал деньги вам в декабре [2013 го]? (Обращаясь к судье) Они – он и Салих – сказали, что это на день рождения дочери».

Н: Салих сказал, что со мной встретится человек. Я сказал, что у меня нет денег. Тогда он сказал, что дадут. Извини, если не предупредил».

Судья: «Когда вы узнали, что Абдуллаев – это «Усман Хакназаров»?»

Н: «На следствии».

Судья: «Когда вы общались с Салихом, вам были известны средства, бюджет операции по захвату власти?»

Н: «Нет. С. сказал, что на границе стоят верные ему войска, которые ждут команды. Наша задача - поднять людей. (Говорит, что из семиминутного разговора он помнит несколько фраз: «Народ Узбекистана устал ждать» и т.д..)

Судья: «Какую роль сыграл Кенжа Мусанов?»

Н: «Пришел совершенно незнакомый мне человек. Когда стали об этом говорить [с Салихом по скайпу], он испугался, сказал что он патриот Узбекистана и потребовал прекратить. Он явно не ожидал такого. Но разговор был продолжен. Кенжа пришел первым. Увидел мое кимоно, спросил, занимаюсь ли я спортом».

На этом был объявлен обеденный перерыв. Матери Хаётхона стало плохо, ей вызвали врачей, они сделали укол, магнезию. Она долго приходила в себя. Потом ее вынесли на руках – идти она не могла – посадили в машину и увезли.

Пропагандой не занимался

По окончании перерыва судья предоставил Абдуллаеву возможность задавать свои вопросы Насреддинову. (Далее некоторые я пропускаю.)

А: «Кому Салих сказал, что надо вводить [в Узбекистан] войска?»

Н: «Тебе и мне».

А: «Как мы – я и Кенжа – покинули ваш дом?»

Н: «Вы вместе ушли».

Затем Насреддинов дал некоторые пояснения по поводу предъявленного ему обвинения.

«Меня обвиняют, что я замыслил пропаганду в пользу Мухаммада Салиха. Используется слово «псевдодемократия». Там [в обвинительном заключении] написано, что я занимаюсь репетиторством. Дело в том, что я не занимаюсь репетиторством с 2008 года, так что это обвинение бессмысленно, и я считаю, что его надо снять.

Насчет школ. Я действительно работал в школе. Но это обвинение – что я там преподавал и занимался пропагандой в пользу Салиха – не очень умное. Там 14-15-летние дети, они не поймут [всего этого]. В школе 300 учеников (имеются в виду классы, в которых он преподавал – авт.), много детей известных людей. Если бы было что-то не так, они обязательно сказали бы своим родителям. Мои слова можно проверить, пригласив любое количество учеников. На уроках постоянно присутствуют директор или завуч (…) Есть такая девочка – Трифонова. Она плохо запоминает, и она постоянно включала свой айфон, вела записи, - у нее есть записи моих уроков за два года.

По заговору. Есть эта запись (их беседы с Салихом – авт.), я видел часть стенограммы, слово в слово – четыре года назад. На меня именно давили именно этой записью. И Абдуллаев, перестань говорить, что мы только (я не успел записать – авт.). И перестань клеветать, что я это записал и отправил Салиху. Зачем мне это делать на самого себя? (Говорит, что он даже не знает, аудио это или видео.).

Теперь о «захвате почты и телеграфа». Я сказал [в присутствии Абдуллаева и Мусанова] что в революционной ситуации люди захватывают почту и телеграф. Это слова Владимира Ильича Ленина. Обвинение ухватилось за эту фразу. Телеграфа уже не существует - это точки и черточки, это было сто лет назад. Глупо и почту захватывать – это только посылки. Связь сегодня осуществляется через мессенджеры и интернет.

Как только меня арестовали, меня долго подозревали, что я второй «Усман Хакназаров». Я долго не мог собраться [с мыслями], но потом попросил их сравнить результаты экспертизы статей – моих и «Хакназарова». 4-5 дней у меня вымогали признание, что это я. Подарок – что я всё-таки не «Усман Хакназаров» – мне сделали 14 декабря. Одно время меня подозревали, что я ему помогал. Мне дали почитать эти сто статей. Вот это была пытка – читать этот бред. (…) И последнее – если всё обвинение строится только на нашем разговоре, то я бы хотел его послушать. В чем нас обвиняют. И если государственный обвинитель настаивает, что я заговорщик, я буду настаивать на разговоре (на прослушивании сделанной кем-то записи их беседы – авт.).

Адвокат Майоров: «Вы сказали, что для вас было шоком, когда заговорили о свержении?»

Н: «Да».

М: «Впервые разговор о свержении зашел тогда?»

Н: «Да».

М: «До этого не было?»

Н: «Нет». (…) Кенжа просто слушал [разговор с Салихом], не участвовал. Он был растерян. Он сказал всем нам, что он патриот Узбекистана и не хотел бы говорить (…) (Эти слова противоречат показаниям Абдуллаева, который пояснил, что к Мусанову его отправил именно Салих – то есть, они были уже знакомы и связь с Салихом по скайпу вызвать у Мусанова приступ растерянности не могла – авт.) С Кенжой я познакомился без десяти пять, встретился, и часов в 6 они ушли. Кто когда пришел, я точно не знаю (на место встречи возле круга на улице Новомосковской, где стоял памятник Куйбышеву – авт.)

Абдуллаев: «Вас спросили: «Оказывали ли на вас недозволенные методы следствия, и вы даже опровергли своего адвоката…».

Н: «Давили – в смысле один вопрос задавали в течение 20-30 минут – для меня это не давление. Моральное давление – когда угрожают здоровью близких. Этого не было. Я показания дал (произносит отчетливо, по слогам) ДО-БРО-ВОЛЬ-НО. Насчет моего раскаяния скажу в своем «последнем слове».

«Антигосударственный» разговор

Для дачи показаний приглашается первый свидетель – Кенжа Мусанов. По виду типичный вояка, силовик, в котором сложно заподозрить поклонника поэзии, зато легко его представить с дубинкой в руке или в каске и с автоматом.

Мусанов встал к трибуне, назвал своё имя, сообщил, что он из Джизакской области, военнослужащий Минобороны в звании капитана. Женат, двое детей. Во время допроса он переходил с одного языка на другой и, говоря по-русски, отвечал «Так точно» или «Никак нет». Ему зачитали его права и обязанности. Он поклялся говорить только правду.

Судья спросил, при каких обстоятельствах он познакомился с Абдуллаевым и Насреддиновым.

Мусанов рассказывал, что в 2013 году остановил такси. Разговорился с водителем, тот сказал, что его зовут Абдулла. Дал телефонный номер, чтобы можно было вызвать его, когда понадобится такси. Возил несколько раз. Потом как-то сказал, что один человек приглашает в гости, хороший человек. «Ладно, поедем». Договорились встретиться на остановке на Дархане. Пришли к Хаётхону. «Там Абдулла-ака показал как вытаскивать батарейки». Обед. Беседа о политике, о первом президенте Узбекистана, о национальной безопасности. Связались по скайпу с Салихом. «Адреса нужны раиса». «На планшет смотри с камерой». «Это возле Узбекистана близко - помощь дадут». Мусанов говорит, что после этого разговора «они пообещали» ему дать высокую должность, если он присоединится к ним, потом ему на телефон пришла СМС, Бобомурод отругал его, за то, что он оставил включенным телефон, и он ушел.

Судья спрашивает у Мусанова о деталях разговора у Насреддинова и тот произносит несколько фраз: «Политика». «Время настало…». Привести какие-либо подробности разговора с Салихом он затруднился. А прокурору он ответил, что познакомился с Хаётханом только в тот самый день.

Адвокат Майоров: «На какое время была назначена встреча?»

КМ: «Во время обеда это было. На обеденный плов. Я заходил на полчаса (Абдуллаев и Насреддинов утверждали, что встреча шла примерно полтора часа – авт.) (…) Бобомурод встретил меня и со мной зашел [домой к Насреддинову]».

Судья: «Он знал, куда идет?»

КМ: «Да. (…) Оба вели разговоры с Салихом. Хаётхон сказал, что встреча с Салихом состоялась и у нас новый член группы. Не Бобомурод это сказал, а Хаётхон: «Вот новый член». Я с этим не был согласен. Они говорили негативные слова о президенте Каримове. И о председателе СНБ, и [главе] МВД тоже».

Майоров: «А о чем они говорили, когда включился Салих?»

КМ: «Детально не помню».

М: «О женщинах, кино?»

КМ: «Не помню».

(Интересно, что наличие якобы существующей «антигосударственной» беседы с Салихом, записанной «слово в слово», подтверждает только Насреддинов. Весь «компромат» на них сводится только к ней. Возможно, далее она всплывет – то ли в виде записи, то ли в виде текста, и Хаётхон подтвердит, что это именно она, та самая беседа, которую вели Абдуллаев и Салих. А Мусанов пока просто не знает, что там написано – поэтому и не может о ней ничего сказать.)

М: «Вы вышли вместе с Бобомуродом?»

КМ: «Нет, я ушел один, и не знаю, что там [дальше] происходило. (…) Телефон у меня был выключен, беседу я не записывал».

(Мусанов упоминает Веселова, говорит, что давал показания на русском. Как позже выяснилось, и на узбекском тоже.)

Абдуллаев задает ему вопрос о своей машине – какого она цвета. Тот отвечает, что темно-синего. «Красивая машина». А как она выглядела внутри, он не помнит.

Насреддинов: «Я рад, что ты на свободе, но не рад, что ты врешь. Ты помнишь свой номер телефона в 2017 году? Номер поменялся? Если сделать распечатку с моих номеров, можно найти его номер. Он звонил и спрашивал, как найти мой дом, он шел один. А если шел бы с Абдуллаевым, то ты не спрашивал бы. Это первое вранье, дорогой мой. Ты говоришь, что в 12 часов приходил, но скайп сохранил [время разговора с Салихом].

КМ: «Я сейчас время точно не помню, может, 2-3 часа было. Плов ели, потому что в обед плов делают».

Судья спрашивает Абдуллаева, подтверждает ли он показания Мусанова. Тот отвечает: «Нет. На остановке встречал меня он. И домой к Хаёту повел меня он, а не я его. И машина у меня черная, а не синяя. Я пришел без пятнадцати пять, специально издалека следил за ним (встреча была назначена в пять). И я подошел к нему в 5.30, специально опоздал. И мы вместе зашли. Хаёт ждал у калитки».

Судья: «То есть, он скорее всего там уже был?»

А: «Да». (…)

Судья: «Свидетель, кто обещал вам высокий пост в Минобороны?»

КМ: «Не помню».

Насреддинов: «Там 50 процентов вранья. (…) На следствии меня просили подтвердить или опровергнуть, что я получал деньги от Салиха. (Обращаясь к Кенже) Ты получил [какие-то деньги]?

КМ: «Нет, ничего не получил».

Адвокаты Абдураимов, Джаббаров и другие ходатайствуют о проверке телефонных звонков. Суд выносит определение: проверить входящие и исходящие звонки.

Ложные показания

Абдуллаев: «Я из осторожности звонил из будок (тогда они еще были – авт.), поэтому бесполезно искать мой номер. Номер Мусанова мне дал Мухаммад Салих, попросил научить его технике безопасности. И номер Хаётхона – чтобы я передал ему деньги на день рождения девочки. Хаётхону утром я дал 100 долларов. На Новомосковской, возле круга мы встретились. Впервые Мусанова я увидел за день до плова (поехал познакомиться). То, что он говорит – что я «левачил», с ним познакомился, и 3-4 раза его возил – этого не было».

КМ: «Он всегда сам звонил, с разных номеров. (…) Абдуллаев звонил, и я говорил – мне нужно такси».

Судья: «Вы военнослужащий, откуда вы знаете, когда вам понадобится машина, чтобы куда-либо поехать? Даже я, судья, человек с более свободным временным графиком, не могу сказать заранее, когда освобожусь и куда-то поеду».

Мусанов произносит что-то не слишком внятное

Майоров: «Бобомурод учил вас пользоваться прокси-серверами? Или Хаётхона?»

КМ: «Нет, не было такого».

Судья зачитывает: «Статья 238, дача ложных показаний, статья 240 [Уклонение участников уголовного процесса от исполнения возложенных обязанностей]. «Я вам задал вопрос, и вы ответили, что полностью подтверждаете показания, данные во время следствия». (Предлагает Мусанову ознакомиться с, показаниями, которые он давал следствию на узбекском языке. В них говорится, что он сам пришел к Хаёту.)

Судья: «Это ваша подпись?»

КМ: «Подпись моя».

Судья: «Тут вы указываете, что здесь [в доме Хаёта] вы впервые увидели Абдуллаева (То есть, Бобомурод не возил его до этого на своей машине - авт.) Вы солгали?»

КМ: «Нет».

Судья: «Но у вас двое разных показаний, тут минимум четыре разных ваших подписи».

КМ: «Я подписал…».

Судья предоставляет слово Абдуллаеву.

А: «Я полностью соблюдал конспирацию, и такой человек [как я] в присутствии Салиха не мог говорить о перевороте». (…)

Судья отпускает свидетеля. «Если вы нам понадобитесь, мы вас вызовем». Потом объявляет перерыв до 4 апреля.

«Как ты думаешь, кто из них говорит правду?», - спросил я присутствовавшего на всех заседаниях правозащитника Абдурахмона Ташанова. «Конечно, Абдуллаев», - уверенно ответил он.

Объяснение Мухаммада Салиха

Несмотря на то, что Мухаммад Салих живет в Стамбуле, фактически он является полноправным участником процесса, пусть и заочным. И вот что он написал на своей странице в Фейсбуке после выхода на «Фергане» публикации о последнем заседании суда:

«Хаётхан Насретдинов настоятельно просил меня помочь поступить на работу на биржу в Стамбуле и приехал ко мне. Я оплатил ему дорогу туда и обратно, просто из жалости к парню, который писал неплохие статьи для Ферганы.ру и для блога Радио «Озодлик». Когда [он] приехал, не я, а он сам предложил мне писать статьи для нашего сайта. Ничего плохого в этом не было. Но он почему-то лжёт о матери, якобы я не помог ей лечиться в Стамбуле. Моя жена помогала всем, приезжавшим из Узбекистана бесплатно, она бы помогла и его матери с удовольствием. Я тем более. О матери и речи не было!

Следовательно, не было и торга насчёт писания статей. Про Хакназарова тем более. Как я мог говорить про Хакнзарова, если он к этому времени (в 2013 году) писал активно и так?

Печально, что люди от страха теряют совесть и лгут. Не было также никакого разговора о политике по скайпу. Разговор о свержения режима – тоже ложь и клевета. Задело и то, что этот парень выставил меня как безжалостного эгоиста, не пожелавшего помочь больной старухе. Это непростительная ложь. Лучше бы он меня обозвал террористом, как и все остальные лжецы».