***

Беззаконие, тяжелые испытания, взлеты и падения – всё это часто приходится пережить тем, кто по-настоящему серьезно и со знанием дела занимается бизнесом.

Автору этой книги хотелось бы предупредить бизнесменов и инвесторов, собравшихся работать в Узбекистане, об опасности потерять эти средства, потерять всё. Пусть эти правдивые воспоминания станут своеобразным уроком, предостережением, инструкцией для тех, кто собрался работать, вкладывать деньги в какое-либо производство в этой стране. Напоминанием о тех, кто просит помощи оттуда и не может допроситься, достучаться.

На бизнесменах держится мир, они фундамент экономики и благополучия любого государства. Но беды и неудачи преследуют предпринимателей гораздо чаще, чем других, особенно, если кто-либо из них открывает фирмы и предприятия в такой стране как Узбекистан, где автор этой исповеди пережил всё – от предательства друзей до государственного произвола и тюремного заключения.

В своей книге я обвиняю тех, кто разорил меня, захватил и отобрал всё, что было заработано в течение долгих лет, чего я сумел достичь умом и умением вести бизнес, осуществлять проекты, необходимые каждой стране для развития экономики, создания новых рабочих мест, обеспечения благополучия тех, кто желает трудиться и зарабатывать деньги для своих семей.

Я считаю, что с беспределом, который творится в Узбекистане, следует бороться, прилагая максимум усилий, и хочу на собственном опыте, оглашая реальные фамилии, показать, как попираются конституционные права граждан, в особенности бизнесменов, которых осуждают по заведенному трафарету, по одинаковому стандарту, не утруждая себя серьезным разбирательством и следствием, как их заманивают в капкан, выдавая банковские кредиты, как уничтожаются крупные промышленные предприятия, которые приносили доходы государству и давали людям работу.

Всё, что здесь изложено, подтверждается документами, свидетельствами и фактами, названы действительные виновники и взяточники, которые не останавливались ни перед чем, чтобы упрятать автора в тюремные застенки. И только благодаря счастливой случайности, мне удалось оказаться на свободе. Читайте и думайте, вооружайтесь горьким опытом, чтобы с вами не случилось ничего подобного.

С чего всё начиналось

Итак, я, Ефим Борисович Пифлакс, родился в 1954 году в Ташкенте, где рос, учился и работал. В 1976 году окончил институт народного хозяйства. После окончания института работал на нескольких предприятиях, в том числе на руководящих должностях. Последнее место работы на государственном предприятии - заместитель директора завода металлоконструкций при министерстве хлебопродуктов. В 1988 году, когда было разрешено открывать кооперативы и частные предприятия, организовал хозрасчётную организацию «Тигма», которую, кстати, закрыли совсем недавно, в 2014 году, но уже без меня.

Все тогда были воодушевлены новациями и перестройкой в СССР, а потом и в СНГ. Казалось, что начинается новая эра, эра, когда ты сможешь работать не только на «дядю», но и на самого себя. Эйфория была невероятная. Арендовав небольшое помещение на территории домостроительного комбината, мы начали выпуск дефицитной тогда продукции: лобовых стёкол для автомобилей; как для легковых машин, так и для грузовиков. Дело пошло, поехало, да с такой скоростью, что вскоре мы открыли филиалы нашего предприятия в Одессе и на Дальнем Востоке, в Южно-Сахалинске. Затем мы заключили договор с Болгарией, где арендовали склады, и оттуда стали отправлять лобовые стёкла во все страны, где продавались советские автомобили.

Ефим Пифлакс

Через некоторое время я открыл в Ташкенте швейное производство, снова арендуя помещение у домостроительного комбината. Наше предприятие начало шитьё и выпуск постельного белья, а затем и рабочих перчаток. Выпускали мы их в огромном количестве, отправляя по четыре контейнера в месяц в Канаду, с которой заключили договора на поставку. Канада эксклюзивно продавала нашу продукцию в разных государствах, тем самым осуществлялся бартер, и мы получали в Узбекистан много необходимого товара, которым успешно торговали. Отправлялись перчатки также в Израиль и в Америку.

Дела на ДСК шли из рук вон плохо, а мы укреплялись и арендовали, а потом и выкупали необходимые нам территории и помещения. Умело вести бизнес – это значит постоянно держать руку на пульсе событий и быстро перестраиваться при необходимости. Те, у кого это получалось плохо, быстро «прогорали». После распада Союза пришлось изменить правила игры и нам.

Фирма наша развивалась не по дням, а по часам. Моими партнёрами по бизнесу были двое близких людей: мой бывший одноклассник и один из самых близких друзей – Садык Курбанов, в котором я был уверен, как в самом себе. (О нём будет особый разговор позже). Вторым партнёром был Игорь Покровский, великолепный человек, с которым мы до сих пор поддерживаем прекрасные отношения, а затем им стал мой отец, Борис Ефимович Пифлакс.

Следует особо отметить, что я, как бизнесмен, понимал важность такой категории экономических отношений, как уплата налогов, причём, своевременная уплата. Это признали даже представители налоговой инспекции, выступая на суде, когда мне были предъявлены сфабрикованные обвинения.

Никаких претензий по налогам со стороны государственных органов ко мне не предъявлялось. Мало того, моя фирма порой оплачивала налоги вперёд, учитывая доход, полученный в предыдущие месяцы. Та неуплата налогов, из-за которой меня впоследствии хотели привлечь к суду, была сфабрикована следствием.

В начале 1990-х годов резко распространилось такое чудовищное явление, как рэкет. Кроме своих местных рэкетиров, приезжали так называемые «залётные», которые ни с того ни с сего просили «поделиться» частью полученных доходов. Честно говоря, от таких требований становилось страшно за своих родных и близких, и я отправил своё семейство - жену, детей и родителей - на постоянное место жительства в Израиль.

Наверняка найдутся читатели, которые спросят, мол, почему не уехал сам? Вот не уехал, верил в то, что в Узбекистане, в котором я вырос и трудился, нет угрозы для бизнеса, всё тут своё, родное, в том числе собственное дело, созданное долгим упорным трудом. Верилось в друзей, в партнёров, в справедливость. Даже тогда, когда бизнес пошёл на спад, даже тогда, когда со мной случился инфаркт в 1996 году, я не оставлял надежды на лучшие времена.

Лечился я в Израиле и именно там у меня возникла идея перекроить бизнес и заняться в Узбекистане изготовлением шоколада и других сладостей. Так, кроме прочего, мы создали фирму, назвав её «Туфин». Довольно быстро запустили оборудование цеха для «сладкого» производства. Успех был фантастический! Оказалось, что тут непочатый край работы. За короткий срок фирма освоила выпуск более двухсот восьмидесяти наименований кондитерской продукции. И снова пошло-поехало…

Следующим этапом была организация совместного предприятия «Анат». Его мы уже запускали на своей, выкупленной у домостроительного комбината территории. «Анат» выпускало различные прохладительные напитки, основанные на минеральной воде, полученной из специально пробуренных скважин, в соответствии со всеми принятыми стандартами. В Узбекистане этот бизнес всегда приносил и приносит хорошие доходы.

Затем, поэтапно состоялось открытие фирм: «Грейс», выпускающей пищевые добавки, фирмы «Караван» – спиртные напитки, «Золотое руно» – производство сливочного масла. Узнав, что маргарин используется в рационе цыплят на птицефабриках, мы стали обеспечивать эти предприятия маргарином по всей республике. Следующая фирма, которую мы открыли, была «Бест пак» – изготовление картонных коробок. Так что мы свои компании обеспечивали упаковочным материалом сами. Бизнес развивался стремительно, в те годы меня называли шоколадным королём. Доходы сразу вкладывались в новые проекты.

На моих предприятиях уже трудилось более полутора тысяч человек, а в сезон перед праздниками у ворот фирмы стояли очереди людей, желающих устроиться на работу, так как в этот период мы всегда увеличивали выпуск нашей продукции. Для работников было организовано трёхразовое бесплатное питание. Повторюсь – трёхразовое бесплатное питание! Зарплата всегда выдавалась вовремя, без задержек. Так что люди были довольны. Многие работали целыми семьями. Трудились мы много, не покладая рук, зато обеспечивали народ всем необходимым, всегда и в полном объёме платили налоги, а это ли не одна из важнейших задач экономики государства. И кто её тогда выполнял, как не малый и средний бизнес...

Мои проекты

Ежегодно, начиная с конца лета и до Нового года, мы изготавливали сотни тысяч подарков для детей на утренники и праздничные «ёлки». В магазины поступала разнообразная, приемлемая по ценам продукция, которую мог купить каждый, это было гражданам по карману. Работали все дружно, при том, что у нас трудились люди самых разных национальностей.

Расскажу об очень важном, государственном заказе, который был выполнен моими фирмами: изготовление специальных сухих пайков для солдат и офицеров армии. Министерство обороны объявило тендер, который мы выиграли. И успешно осуществили этот заказ. Подошли к нему творчески, придумывая оригинальные решения. К примеру: в сухой паёк кроме тушёнки, каши с мясом, чая, хлебцев, сахара и других продуктов, бесплатно прилагались таблетки для обеззараживания воды, получаемые из Израиля. В паёк включалась и металлическая пластина-примус с сухим спиртом, который мы изготавливали сами. С его помощью можно было вскипятить кружку воды для чая, нагреть кашу и тушёнку.

Ещё один из моих проектов: строительство и введение в действие на территории Узбекского института акушерства и гинекологии оригинального медицинского центра, клиники по лечения бесплодия. Не секрет, что зачастую браки, не только в Узбекистане, но и в других странах, распадаются из-за проблем бесплодия в семье. Для осуществления задуманного были выданы банковские кредиты фирме «Янги инсон», директором которой был Хусан Асадов; я был гарантом их возвращения, дополнительно вложив в проект свои собственные деньги. Под это дело я заложил недвижимость. Всё шло, как по маслу, но… случилось то, что случилось, о чём я расскажу позже. Проект был разрушен, теперь клиника работает просто как гинекологическая, но никак не по задуманному сценарию.

Далее речь пойдёт о проектах, которые были намечены и частично начаты к производству, но так и не были завершены из-за творившегося беззакония.

Я получил разрешение на строительство завода по переработке мусора – под гарантию правительства Узбекистана. Проект остался незавершённым. В Казахстане начал проект «Люксембургский сад». В рамках этого проекта должны были быть построены восемьдесят восемь девяти- и двенадцатиэтажных домов, включая детские сады, школы, плавательные бассейны. Выиграв тендер на строительство этого жилого комплекса, я привлёк архитектора из Франции, открыл фирму «Даниэль констракшн». Но и этот проект уже в самом начале был уничтожен.

Очень интересный и перспективный проект, который я тоже намеревался осуществить, и к этому уже были подвижки – организация крупного рыбного хозяйства. Речь идет о выращивании так называемого «африканского сома», его еще называют морской свиньёй. Дело в том, что у этой хищной рыбы мясо красного цвета, похожее на израильскую рыбу «соломон». А поскольку красная рыба всегда дороже, а себестоимость выращивания сома была невысокой, проект сулил нам, его участникам, немалые прибыли.

Для организации производства мы получили участки земли под большие резервуары, неподалёку от города Алмалыка, примерно в сорока километрах от Ташкента. Кроме того, рядом определили территорию под выращивание растительного корма для «африканского сома», который неприхотлив в еде и потребляет большое количество органической пищи. Такое соседство удешевляло себестоимость продукции. В эти резервуары, по сути дела большие пруды, должны были запускаться мальки, весом два-три грамма, из которых весьма быстро, примерно за год, вырастала рыба весом до трёх килограммов. Технология производства по выращиванию «африканского сома» была разработана в Израиле.

Интересный момент: по дну водных резервуаров должны были пролегать пластиковые трубы с дырками, в которых выращивались креветки и кальмары. Те в свою очередь питались бы отходами от сомов, но рыба не могла бы съесть креветок и кальмаров, которые прятались бы в эти самые отверстия в пластиковых трубах. Так что эффект от такого производства был бы двойным.

В этот проект я вложил много денежных средств, а под кредит заложил и часть недвижимости. Но и тут нарвался на одного партнёра, Фазлитдина Юнусова, который оказался не совсем честным человеком, за которого мне же и пришлось потом расплачиваться.

Резонный вопрос: где брались денежные средства на осуществление исполненных и будущих проектов? Ответ прост – инвестиции, частные инвесторы, которым было выгодно вкладывать деньги в развитие моей фирмы и в мои проекты. Почему? Объясню: если банк гарантировал вкладчику три-пять процентов прибыли годовых, то я платил своим инвесторам от десяти до тридцати процентов, тем самым у них появлялся стимул вкладывать деньги и в другие разработки. Люди видели реальные доходы, видели, что дают деньги не зря. Некоторые инвесторы даже просили вкладывать в дело уже заработанные ими деньги, с процентами, - всё было по-честному и вовремя.

В самый разгар успешной работы моих предприятий Министерство коммунального хозяйства объявило тендер по улучшению водоснабжения в городах Гулистане, Джизаке и Карши. Я получил проектную документацию и совместно со специалистами из Израиля наши инженеры разработали и подготовили этот проект к работе.

Деньги на него выделил Азиатский банк развития, который, однако, не сотрудничал с некоторыми странами, в том числе с Израилем. Поэтому пришлось объехать пол-Европы, чтобы найти «буферную» фирму, через которую можно было использовать деньги этого банка. Я нашёл такую фирму только в Турции, называлась она «ТМЛ». Мы выиграли тендер на этот важнейший для республики проект по улучшению водоснабжения и начали работать.

Для производства работ мы взяли на субподряд фирму «Эликом», которой руководил некто Гальперн Владимир Максович. После того, как была выполнена треть работ, этот самый Гальперн, который в то время был депутатом городской думы, вступил в сговор с турецкой фирмой и попытался вытеснить нас из проекта. Я принял все меры для того чтобы нас не «кинули». Турки прекратили с нами все контакты, я подал в суд и выиграл судебное дело в Узбекистане и дело в Турции. Турки перевели деньги через фирму «Эликом». Однако её директор Владимир Гальперн, похитил их, - два миллиона двести восемьдесят тысяч долларов, - и сбежал с ними. Позже стало известно, что он пребывает в Израиле.

Следующий проект в буквальном смысле слова стал роковым для моей деятельности и явился главной причиной, по которой мне пришлось уехать из Узбекистана. Причём, он был нам навязан руководителем такой мощной финансовой структуры как Государственный резерв (с 1992-го - Главное управление по государственным материальным резервам при Кабинете Министров РУз; с 2003-го - Комитет по управлению государственными резервами при Кабинете Министров РУз – ред.). В соответствии с ним были выделены миллиарды сумов, (речь идет об узбекских денежных единицах – сумах), которые не были использованы. Нам предложили закупить для республики, завезти и установить на территории возле города Самарканда стальные резервуары для осветлённой жидкости, то есть для бензина, дизтоплива и так далее.

В наших фирмах работали специалисты, способные осуществить столь серьезный проект стоимостью в пять миллионов долларов США. Но эти деньги Госрезерв готов был выплатить поэтапно. И здесь необходимо разъяснение для несведущего читателя, а значит и для тех бизнесменов и инвесторов, которые, возможно, собираются работать в Узбекистане.

По закону я не могу оплатить оборудование путем предоплаты. То есть, схема такая: оплачивается товар или оборудование, которое затем поступает в Узбекистан, и только после того как товар и оборудование доставлены в страну, я могу отдать деньги на конвертацию (обмен узбекских сумов на валюту – ред.). Получается – я привез оплаченное инвесторами оборудование, потом беру за него кредит, а предоплата разрешена в размере пятнадцати процентов от стоимости оборудования, но её нельзя было конвертировать до окончания всего проекта.

А конвертация денежных средств занимает в республике от полугода до бесконечности! Вы представляете себе - у меня есть всё для работы, но я не могу этим воспользоваться. Как же такое возможно, спросите вы? А вот так, именно таким образом распоряжаются деньгами в Узбекистане. Для чего же нужно такое затягивание времени? О, это важный вопрос, интересный вопрос. Ответ прост – чтобы за это длительное время получать бешеные прибыли за счёт изменения курса валют.

В Узбекистане были, а может быть и до сих пор есть фирмы, которые ничего не производят, существуют только на бумаге, но имеют приличный доход только за счёт конвертации денежных средств, за счёт разницы в курсе доллара, особенно, во время скачка этой валюты на чёрном рынке. Зачем трудиться, тратить силы и нервы, когда можно получать деньги ни за что.

Друг, партнер, предатель

Прежде чем продолжить повествование о проекте с условным названием «Резервуары», мне хотелось бы рассказать о своём партнёре, бывшем друге, каковым для меня был Садык Джамалович Курбанов.

Мы знали друг друга с детства, учились в одном классе, почти одновременно женились. Почти одновременно у нас родились первенцы. Он считал моих детей – своими, а я родными его детей. Дружили семьями, все праздники, в том числе еврейские и мусульманские справляли вместе, зачастую ужинали за одним столом. Я всегда знал, что если будут стрелять в меня, Садык закроет меня своим телом, и я бы поступил точно так же. Ездили вместе отдыхать, его дети приходили за советом ко мне, мои очень уважительно относились к Садыку и его семье.

В последние годы Садык начал много пить. Друзья, - а у нас было много общих друзей, - предупреждали меня: мол, смотри, берегись его, он, дескать, вонзит тебе нож в спину. Я смеялся над этим: как это может быть, чтобы твой самый близкий человек вдруг предал тебя? Я считал, что все завидуют нашей дружбе.

Садык вырос в многодетной семье, у него было три брата и одна сестра, и он всегда чувствовал ответственность за них, да и за всю свою родню. Но в какой-то момент, из-за пьянства и проблем в семье, у него, как мне кажется, просто «поехала крыша». Его брат, Джахонгир Курбанов, был когда-то директором института акушерства и гинекологии, но из-за каких-то финансовых нарушений его уволили с этого поста. Конечно, Садык помог ему избежать наказания.

Так вот, Садык хотел, чтобы я доверил Джахонгиру руководство той клиникой, которую мы организовывали на основе последних достижений израильской медицинской науки. Однако тот, с кем мы начинали этот проект, Хусан Асадов, был категорически против такого оборота дела. Нашла коса на камень.

Был у Садыка ещё один брат, великолепный врач-гинеколог, профессор, и тот, в конце концов, тоже спился и к пятидесяти годам умер. Речь о Сабире Курбанове, который много хорошего сделал для людей. Муж сестры Садыка тоже работал с нами. Младший брат моего друга был главным врачом санэпидемстанции города Ташкента. Но через какое-то время его сняли с работы.

Дочь Садыка вышла замуж за Бекзода Наврузова, сына врача Сарымбека Наврузова, ставшего позже директором института онкологии. А другой сын Наврузова женился на дочери тогдашнего Генерального прокурора республики, Рашида Кадырова. Теперь Сарымбек Наврузов и Садык Курбанов могли решить любые вопросы, связанные с правоохранительными органами.

И тут произошло следующее: Садык, мой ближайший друг и главный партнер по бизнесу, вдруг решил поставить всю свою родню, включая двоюродных братьев, на руководящие посты в наших фирмах. Одного двоюродного брата сняли с работы, и он был не у дел, это Абдурахман Абидов, который в дальнейшем помогал Садыку меня грабить.

Я попросил Садыка не делать этого, у нас произошел серьёзный разговор, и мне показалось, что друг меня понял. Однако, когда мне пришлось уехать из Узбекистана, Садык воспользовался этим и написал на меня заявление в прокуратуру, задействовав свои родственные связи. А также оповестил всех кругом, что я всё бросил, всё продал, прихватил с собой все деньги и возвращаться не собираюсь. Забегая вперёд, скажу, что я узнал об этом лишь через год.

В действительности всё было, конечно, не так: однажды меня вызвал к себе председатель Государственного резерва Узбекистана Аманбаев (обойдёмся без имени-отчества) и попросил взяться за один важный для республики проект: закупить, привезти и установить металлические резервуары для хранения осветлённых нефтепродуктов. Мол, у нас не использованы средства, выделенные на решение этой задачи.

Я поначалу не хотел этим заниматься, тем более, по уже известным вам правилам, этого нельзя сделать за узбекские сумы, поскольку такие резервуары изготавливают только в России и на Украине. Там примут оплату только в долларах, узбекские деньги для них – просто бумажки. И везде нужна обязательная предоплата. Но предоплату по законам Узбекистана сделать невозможно, как мы об этом говорили выше, потому что оборудование сначала должно поступить в республику. И только потом его можно оплатить, конвертируя узбекские деньги в валюту в местных банках. Вот такой абсурд.

Естественно, в какой-то мере мы зависели от Госрезерва, так как поставляли им сливочное масло, производимое на нашем предприятии, – поэтому я решил, что сделка нормальная и лишние деньги фирме моей не помешают, да и Аманбаев недвусмысленно пообещал «горы золотые» после удачного исполнения заказа.

Аманбаев попросил меня, чтобы оплату за резервуары осуществили мои инвесторы за границей, а уж потом, в Узбекистане, он рассчитается со мной. Он сказал, что у него даже есть предварительная договорённость с заводом, который находится в Запорожье (Украина), есть чертежи, надо только произвести оплату. Потому что ни один завод за пределами Узбекистана не начнёт выполнять заказ, пока не получит деньги.

Госрезерв гарантирует моей фирме выдачу аванса в пятнадцать процентов от общей суммы заказа, это более двухсот тысяч долларов, остальные деньги переведут нам по прибытию оборудования. То есть – за резервуары надо заплатить, причём валютой, привезти их в страну, пройти таможню, уплатить таможенные налоги, потом только получить за эти резервуары и их установку деньги от Госрезерва. Эти деньги (в сумах) будут положены в банк на конвертацию. Обещано было произвести эту самую конвертацию как можно быстрее. Дело хлопотное, но, как мне показалось, выгодное.

Я позвонил в Запорожье, договорился о приезде в Узбекистан замдиректора очень крупного завода, на котором, кстати, снимался знаменитый кинофильм «Весна на заречной улице». Замдиректора, с очень «русской» фамилией – Рабинович, приехал в Ташкент, и мы подписали с ним и со специалистами Госрезерва протокол о намерениях. Завод согласился выполнить заказ, мы обговорили сроки. Затем был объявлен тендер, который я выиграл со своими фирмами (никто не брался за такое: оплатить пять миллионов долларов заранее, все боялись). Но, я-то не боюсь – у меня вон какая поддержка! И я смело подписываю контракт с государством, предварительно потребовав аванс в пятнадцать процентов от суммы сделки. И жду, когда поступят деньги, потому что только после этого договор вступит в силу и начнется работа.

И тут в Госрезерве возникает какая-то заминка, которая длится около полутора месяцев. Звоню туда, мне отвечают: ты не волнуйся, проплачивай заказ, а мы тебе потом переведём деньги. Я отвечаю: я сейчас проведу предоплату, а потом вы мне пришлёте письмо о том, что вы передумали оплачивать. Выдвинул ультиматум: или я получаю аванс, или сделка отменяется. Когда получил требуемые деньги, звоню на завод и сообщаю, что мы готовы оплатить заказ, приступайте к работе. С завода отвечают, что, мол, прошло время и у них цены на продукцию изменились.

К тому времени, я точно знал, что цены на металл в мире значительно снизились, поэтому сказал, что мы хотели, наоборот, снизить цену. Мне в ответ: говорите со своим начальником из Госрезерва, мы с ним этот вопрос обсудили. Возмущаюсь: причём тут Госрезерв, я у вас покупатель, вы со мной должны говорить! Они: вы опоздали по срокам на полтора месяца. Приезжаю в госрезерв, начинаю разговор, а Аманбаев мне говорит: придётся платить цену, которую назначает завод. Я подсчитал, что разница между оплатой и себестоимостью составляет миллион долларов, который я теряю. В ответ слышу: «Плати, не обеднеешь».

Я попытался напомнить Аманбаеву разговор, который состоялся до принятия решений по резервуарам. А он мне пригрозил: мол, за то, что ты получил от государства заказ и аванс и не выполняешь заказ в срок, тебя посадят. Аманбаев в прошлом работал в правоохранительных органах, и он не шутил.

Звоню в Запорожье, ответ: приезжайте сюда, на месте разберёмся, и я сразу обращаю внимание на то, что буду требовать снижения цены сделки.

Дальше события развиваются стремительно: я срочно лечу в Запорожье, встречаюсь с Рабиновичем, тот говорит, что не может решить вопрос с переносом сроков, и в разговоре упоминает: «Кстати, завтра к нам прилетает ваш председатель Госрезерва». Звоню в Ташкент - да, действительно Аманбаев летит в Запорожье со своим помощником, надо забронировать для них гостиницу. Бронирую гостиницу, жду. Утро проходит – никого. Звоню на завод, где мне сообщают: а он тут, у нас.

Еду на завод, требую объяснений, почему они договариваются за моей спиной. Ничего вразумительного в ответ не слышу. Уединяюсь с Аманбаевым, чтобы поговорить с глазу на глаз. Он прямым текстом говорит мне: заплатите заводу, сколько требуется, а мы сами с вами рассчитаемся. Отвечаю, что эти деньги мне придётся платить из своего кармана. В ответ слышу старое: «Не обеднеете! Давайте так, я потом, после сделки подниму цену на поставляемое вами масло, так что вы компенсируете потери».

Я – Аманбаеву: «Вы абсолютно нарушаете все законы, вы сами себя загоняете в угол, потому что уже оплатили мне аванс, кроме того, ваши адвокаты прошляпили и не потребовали от меня две вещи – гарантии возврата аванса, если я не поставлю резервуары, и гарантию качества выполнения работ. Поэтому, если сроки будут сорваны, то вместе с моей полетит и ваша голова. Так что подписывайте перенос сроков и тогда завод тоже перенесёт сроки выполнения заказа на месяц-два. Если подписываете, я сейчас же звоню инвестору и через двадцать минут деньги, первый взнос, двести восемьдесят тысяч долларов, поступят на заводской счёт».

Мы вернулись в кабинет. Подписываем договор о переносе сроков, подписал его и Аманбаев.

Прилетаем в Ташкент, через неделю я получаю письмо из Госрезерва о том, что они передают моё дело в правоохранительные органы. Что я якобы похитил государственные деньги, срываю сроки поставки оборудования и прочее, и прочее. Естественно, я бросаюсь к Аманбаеву, тот меня успокаивает: «Давай я дам тебе большой заказ на масло, и ты всё компенсируешь. А то дело спустим на тормозах. Иди, назначен тендер на заказ и производство масла». Он меня немного успокоил, но снова наносит удар – тендер на масло выигрывает другая, конкурирующая фирма. Я снова в Госрезерв: «Как же так, я уже запустил производство масла, согласно договорённости, представляешь, сколько я потеряю». И слышу в ответ угрожающее предупреждение: «Ты еще не то потеряешь, да ладно, чего мелочишься». И снова: «Не обеднеешь. Должно быть так, как я сказал».

Я собрал партнёров, сообщил им о случившемся и попросил совета, как быть. В конце концов было решено, что мне стоит уехать из Узбекистана на какое-то время, тогда Аманбаеву некуда будет деваться, и он должен будет подписать протокол о намерениях - о переносе сроков исполнения заказа, иначе его привлекут к ответственности. Я обратился к высокопоставленному человеку, который помог бы нам. Тот позвонил мне и сказал: «Давно ты не был в отпуске, поезжай, отдохни. Пройдёт немного времени, тут всё утрясётся... Или выполни те условия, которые от тебя требуют».

И я уехал из республики, полагая, что где-нибудь смогу временно пересидеть, переждать, и надеясь снова вернуться домой и заняться своим делом. Прошло время, и я понял, что то, что произошло со мной, скорее всего, было специально подстроено, чтобы отобрать у меня мой бизнес. Я был на связи с другом, с Садыком, и даже в страшном сне не мог предположить, что он в этом замешан.

Объехав полмира, я приземлился в Латвии. Меня привлекало в этой стране то, что оттуда были прямые авиарейсы в Узбекистан и в Израиль, где жила моя семья. К тому же в ней практически все говорили по-русски. Экономика была в упадке, много дешёвой рабочей силы, и я открыл там бизнес: небольшой цех по производству израильских бурекасов, то есть особой формы пирожков из слоёного теста с разной начинкой. Из Израиля мне прислали специалиста, который быстро обучил местных поваров изготавливать вкусные бурекасы.

Пирожки такого рода выпускались пятнадцати-восемнадцати видов. Продавали их на бензиновых заправках и в кафе, организовали интересную рекламу, и дело опять пошло. Причём на заправках мы предлагали один горячий, свежий бурекас бесплатно в подарок тому, кто здесь заправился. Люди пробовали, им нравилось, и они покупали вдогонку ещё несколько пирожков. Плюс к этому я открыл два кафе – одно в Риге, другое в Юрмале.

Потом я вспомнил, что когда-то вложил деньги в разработку метода покрытия металла тонким слоем золота. У французов по такой методике наносился слой золота толщиной в восемь микрон, мы добились нанесения золотого слоя всего в один микрон. Оказалось, что это неплохой бизнес.

Всё было хорошо, и вдруг, как гром среди ясного неба, – арест за нарушение визового режима.

Перед тем, как продолжить рассказ, я должен отметить, что в Латвии у меня тоже был партнёр, некто Лев Киль, который помог мне снять квартиру и обустроиться. Лев в своё время бывал у нас в Ташкенте, у него был совместный бизнес с одним из моих знакомых. Интересно, что перед тем как меня задержали за нарушение визового режима, Лев летал в Ташкент (хотя сказал, что летит в Казахстан). Уже потом выяснилось, что он и Садык Курбанов, мой друг и партнёр, вступили в сговор с тем, чтобы прибрать к рукам мой бизнес: один там – в Узбекистане, другой здесь – в Латвии.

Где найти слова, чтобы описать, объяснить это вопиющую жадность и стремление нажиться за счёт других? И не за счет какого-то неизвестного человека, а своего близкого друга, доверенного партнёра, который потом и кровью зарабатывал деньги и благополучие не только для себя, но и для тебя самого. Как можно такое понять!? Как можно такое простить?..

Итак, меня задерживают за нарушение визового режима, причём, как оказалось позже, удерживали меня незаконно. Буквально сразу, сделав предупреждение, меня должны были отпустить и позволить выехать за границу.

Однако меня не отпускают, а везут в пограничную службу, это произошло 17-го июня 2010 года. Там меня спрашивают, сколько мне надо дней, чтобы собраться и уехать из Латвии. Отвечаю: два-три дня. Мне дают десять дней на сборы и прочие дела. На следующий день отпускают. Довольный этим, звоню своему партнёру, попросив, чтобы тот прислал за мной машину. И вдруг слышу: «А как это тебя отпустили?» - и он кладет трубку. Я пытаюсь снова до него дозвониться, но отвечает бухгалтер – мол, Льва нету, он тут занят, где-то бегает.

Я всё еще в неведении, что надо мной нависли грозовые тучи. Позже мне дают подписать необходимые бумаги, я их подписываю и жду. Вдруг из соседней комнаты выходит офицер и говорит, что я должен еще немного подождать. Я начинаю возражать и спрашиваю, что случилось. Тогда офицер отвечает, что меня отпустили незаконно: мы вас снова задерживаем и отвезем в изолятор временного содержания иностранных граждан, нарушивших визовый режим.

Мне удалось позвонить в Израиль своим детям, которые через знакомых в Латвии нашли мне адвоката. Вместе с адвокатом оказываемся в латвийском суде. Судья вдруг выносит решение – задержать меня. Адвокат спрашивает, по какому праву, в чём дело? Ему отвечают: вам потом объяснят. И я узнаю, что нахожусь в розыске в Узбекистане по обвинению в уголовных преступлениях. Причём меня задерживают за нарушение визового режима 17 июня и незаконно держат в следственном изоляторе более двух месяцев. И лишь после этого сообщают, что я нахожусь в розыске и меня должны экстрадировать в Узбекистан, не разрешая мне выехать в другую страну. И держат меня в этом изоляторе ещё два месяца.

Срочно обращаемся к другому адвокату, точнее, адвокатессе, - Андерсоне Джене, в профессионализме которой сомневаться не приходилось, поскольку она давно занималась защитой прав человека. Джен доказывает на суде, где председательствует уже другой судья, что меня задержали незаконно, поскольку в Латвии я не совершал никаких правонарушений. Судья выносит решение отпустить меня, но под подписку о невыезде, пока из Узбекистана не прибудет конвой, чтобы сопроводить меня в Ташкент. Он делает замечание начальнику пограничной службы Якубовскису, взяточнику и суперантисемиту, говоря, что он и его подчиненные будут сидеть сами. Выпустили меня из изолятора только в конце октября 2010 года.

Кроме того, мой адвокат отправила запрос в Узбекистан с просьбой сообщить, в каких еще странах её клиент объявлен в розыск.

В Узбекистане меня объявили в розыск с 2009 года, но в 2009-2010-м я пересекал границы ряда европейских стран, государств СНГ и нигде меня не задерживали.

Ответа на адвокатский запрос вообще не последовало.

Через какое-то время я обратился в латвийскую прокуратуру, где мне объяснили, что ничего поделать не могут, и взяли с меня подписку о невыезде. Прокурор сказал, что они обязаны экстрадировать меня в Узбекистан, пусть мною занимаются там. Мой адвокат написала в эмиграционную и пограничную службу о том, что в Узбекистане творится беспредел, и что она просит для меня латвийское гражданство.

Ей ответили, что Узбекистан едва ли не самая гуманная страна в мире и что все вопросы там решаются по справедливости. Тогда я рассказал в эмиграционной и пограничной службе, что творится в Узбекистане, что мне вменили статьи уголовного кодекса, которые я не нарушал. Поведал чиновникам о том, что творит узбекская прокуратура. Позже выяснилось, что всё, о чём я рассказал латышам, было слово в слово передано прокуратуре Узбекистана. Я уверен, что это сделал либо сам Якубовскис, либо было сделано с его подачи.

В документах, на основании которых меня должны были экстрадировать в Узбекистан, указывалось, что я взял кредиты в банках, и что эти кредиты возвращать не буду, из чего следовало, что я похитил государственную собственность.

Оказывается, Садык Курбанов написал заявления в банки, инвесторам и в прокуратуру, что я, прихватив с собой деньги, сбежал из Узбекистана, и выданных мне кредитов банки не дождутся. Враньё от начала и до конца. Во-первых, кредиты в банках брал не я, а мои фирмы, под залог моего имущества, была залоговая сумма, которую банки могли получить в случае невозврата кредитов.

Во-вторых, меня обвиняли в превышении власти. О чём тут может идти речь, когда фирма частная, моя личная? Над кем я «превышал власть»?

В-третьих, обвинения в лжепредпринимательстве. Полный абсурд! Как может фирма, в которой работает более полутора тысяч человек, которая производит товары и работает более двадцати лет, называться лжепредпринимательской?

Вскоре я выяснил, что Латвия нарушила все относящиеся к этому делу законы, и что меня не имеют права экстрадировать в Узбекистан. В крайнем случае, меня должны были отправить во Францию, из которой я въехал в Латвию по Шенгенской визе. Но в Латвии чиновникам пограничной службы были даны взятки, меня задержали и заставили ждать конвой из Узбекистана, взяв подписку о невыезде. Меня отпустили только благодаря решению одного из немногих честных людей, прокурора латвийской прокуратуры Мартиса Вилюмса.

Чем дальше я углублялся в содержание статей Уголовного кодекса Узбекистана, тем отчетливее понимал, что там, в Ташкенте, есть группа людей, которые жаждут прибрать к рукам моё имущество, бизнес, и если я вернусь туда, то меня упрячут за решётку. Вот три статьи, в соответствии с которыми мне грозила тюрьма: 167-я, часть 3, пункт «а» – «Хищение или растрата чужого имущества, находящегося в ведении виновного». 205-я – «Злоупотребление властью или должностными полномочиями». И третья, 179-я, – «Лжепредпринимательство».

Всё это было абсурдом и полным несоответствием тому, что происходило на самом деле. Мой адвокат написала письмо в Узбекистан, утверждая, что обвинения выдвинуты необоснованно. По первой статье - я брал кредиты в банках под залог своего имущества. Кроме того, половина кредитов уже были выплачены, за остальное банки получили деньги по залогу.

А в статье 167 указано, что «в случае возмещения материального ущерба банкам – к виновному не применяется мера наказания в виде лишения свободы». То есть привлекать к уголовной ответственности меня не за что. Я никого не грабил, ничего не растрачивал, всё имущество было моей собственностью. Так что не я банкам, а банки должны были вернуть мне часть денег от реализации заложенного имущества.

Злоупотребление властью или должностными полномочиями? В собственной, а не в государственной фирме? Теневое руководство? Полная глупость. Любой из моих работников знал и сказал бы об этом в суде. Кто первым приходил на работу – Ефим Борисович. Кто последним уходил с работы – он же. Совещания, собрания, обсуждение проектов с руководителями, со специалистами моих предприятий и фирм, принятие решений – везде присутствовал и всем руководил я сам. Без меня не решались особо важные вопросы производства и работы в целом. О каком теневом руководстве может идти речь?!

Когда я обо всём этом позже говорил в Узбекистане следователям, в ответ были улыбки и грубый ответ: «Рот закрой!».

Прошёл почти год проживания в Латвии, мучительный год под подпиской о невыезде и в ожидании конвоя для экстрадиции в Узбекистан. Я даже порывался уехать туда сам, но мне не позволяли. И в шутку и всерьёз – я даже предлагал оплатить этот конвой за свой счёт, чтобы быстрее решить вопросы, потому что я был полностью уверен в своей невиновности и правоте. Я просто не понимал, за что меня можно судить. Думал – поеду месяца на полтора в Узбекистан, а то, как мне говорили, это дело будет висеть долго. Но мне не давали никуда выезжать с октября 2010-го по июль 2011 года. Тогда, в июле, наконец-то за мной прислали конвой. Я был уверен, что скоро вернусь, оставил в латвийской квартире свои вещи и даже продукты в морозильнике.

Когда прилетели люди, которые должны были сопровождать меня в Узбекистан, они очень удивились, что я нахожусь в свободном режиме и даже сам в назначенное время приехал в аэропорт, где прибывшим конвоирам меня передал представитель Латвии. Честно говоря, у конвоиров глаза на лоб полезли. Помню, когда проходили таможенный досмотр, конвоиры открыли свой чемоданчик, а там кандалы, наручники, электрошокер. Посмеялись, конечно, наручники на меня надевать не стали.

Прилетели в Ташкент, из самолёта я вышел без наручников. Хотя по Ташкенту поползли слухи, что меня привезли в кандалах под присмотром роты полицейских.

Первые круги ада

Конвой передал меня дежурному по изолятору, который тут же покрыл меня изощрённым матом, однако конвоиры попросили обходиться со мной повежливей: мол, хороший человек, чтобы всё было нормально. Конвой уехал, а дежурный предложил мне на выбор три камеры временного содержания. Он сказал, что есть двухместная камера, но там сидит какой-то отпетый негодяй, во второй камере, где находится около двадцати человек, есть одно место на двухъярусной койке наверху. И есть камера пустая, но там нет ни воды, ни шконки (шконка – кровать). Прикинул, что лучше мне пока побыть одному.

Когда я прошёл процедуру, так называемого «шмона» и вошёл в камеру, я ужаснулся, никогда не думал, что в 21-м веке есть такие, совершенно непригодные для жизни человека места. Половина пола – бетон, половина деревянные доски, туалет – обыкновенная дыра в полу. Воды нет. Кровати нет. Я снял брюки и рубашку, положил их под голову, и прилёг. На дворе стояла ужасная июльская жара, но меня знобило, словно от холода. Вокруг ползали какие-то насекомые, тараканы, клопы. Так я провел первую, практически бессонную ночь, не зная, что надолго потерял свободу.

Утром слышу крики в коридоре, беготня, кричат: «Этап!», «Этап!». У меня было впечатление, что меня сейчас по этапу погонят в Сибирь. Открыли дверь камеры, кричат: «Выходи, этап, быстро в машину!». Меня и ещё около тридцати человек запихали в «воронок», который рассчитан на перевозку всего двенадцати заключённых, по шесть человек в каждой из двух клеток, находящихся в металлической будке машины. Ехали в дикой духоте стоя. Привезли нас в ташкентскую тюрьму, распределили в так называемый «вокзальчик», накопительные камеры для заключённых. Оттуда потом людей распределяют по баракам («аулам»). Помещения были переполнены, в такую дикую жару, когда открывали дверь камеры, люди без сознания выпадали оттуда на пол.

Нас построили и повели на осмотр к врачу, из кабинета которого доносились ужасные крики. Троих заключённых там избивали дубинками. Завели в кабинет, в котором стоял надзиратель с дубинкой. «Ты кто такой? – спрашивает он меня, я представился. – «А, «маслокрад». Потом я узнал, что «маслокрадами» называли богатых людей, попавших за решётку. Бить меня не стали, померили давление – оно оказалось высоким. Врач хотел сделать укол, но я воспротивился, у меня было реальное чувство, что меня хотят убить.

Начали брать мои отпечатки пальцев, тот, кто проводил эту процедуру, без конца обзывал меня матом. Я попросил быть повежливей, на что получил очередное: «Закрой рот!». Выдали матрац и простынь, описать которые можно только одним словом – рвань. Затем меня отправили в «аул» (барак). Прихожу туда, снова с порога мат-перемат, оскорбления. Вдруг выкрикивают мою фамилию и отправляют меня к выходу с вещами, к воротам. Хватаю вещи, которые привёз с собой, бегу к воротам. Там мне кричат: «Почему с вещами?» Отвечаю, что мне так приказали. Вещи велели оставить кому-то из рабочих, тоже осуждённых.

Меня сажают в машину и куда-то везут. Спрашиваю, куда именно. В ответ снова – «Закрой рот!». Привезли меня в следственный отдел Генеральной прокуратуры, заводят в кабинет старшего следователя Джахонгира Мирсафаева, туда же вошел и заместитель начальника следственного отдела Улугбек Хуррамов (позже стал главой управления по борьбе с экономической преступностью и коррупцией генеральной прокуратуры РУз; в 2019 году по «делу Рашида Кадырова», бывшего генпрокурора Узбекистана, был приговорен к 14-летнему заключению – ред.) Он поздоровался со мной вежливо, как со старым знакомым и говорит: «Ефим Борисович, вот, пожалуйста, вы должны сотрудничать с нами, у вас возьмут показания, вы их подпишите, потом вас отпустят. А завтра к десяти утра приходите. Поехать есть к кому?» Отвечаю – есть.

Спрашиваю: а где мой адвокат? Отвечают: адвокат в коридоре, но он пока не нужен, короче надо помочь молодому следователю Эркину, есть кое-какие формальности, потом надо будет подписать бумаги и на этом пока всё. Я всё же попросил, чтобы при допросе присутствовал мой адвокат, которого нанял мой товарищ. Адвокат зашёл, представился, это был Салиев Музаффар, и начался допрос, который длился несколько часов. Старший следователь Джахонгир Мирсафаев иногда выходил, потом снова заходил, и снова выходил в соседний кабинет, видно было, что он ходит консультироваться с кем-то. Так продолжалось до десяти часов вечера. В какой-то момент следователь попросил адвоката удалиться и протянул мне бумаги для подписи.

– А как же адвокат?

– Он нам пока не нужен. Прочтите и подпишите.

Я начал читать записи допроса и там, наряду с формальностями, вдруг, первое, что обнаруживаю: оказывается, я давал за полученные кредиты взятки банкам, с которыми работал. Причём перечисляется – банк такой-то: кредит за взятку, банк такой-то, и так далее. Я возмутился: «Позвольте, я никаких взяток не давал, кредиты брали мои фирмы, я лишь был гарантом. Я не знаю людей, о которых здесь идёт речь, я банкам взятки не давал. Так как брал коммерческие кредиты под большие проценты».

В ответ слышу: «Вы понимаете – эти банкиры нам нужны! Подписывайте. Вы ведь давали взятку и хокиму (мэру – ред.), когда покупали территорию домостроительного комбината. А также нам нужны списки инвесторов, которые вкладывали деньги в ваши проекты». Отвечаю: «Позвольте, я территорию покупал в 1988 году у обанкротившегося ДСК, и это было по решению горисполкома (мэрии – ред.). Я даже этого председателя горисполкома в лицо не видел». На что следователь говорит: «Как же быть, вы же сказали, что будете сотрудничать со следствием?» Я отвечаю: «Есть большая разница – сотрудничать со следствием и давать заведомо ложные показания».

– Если так – мы должны вас задержать и отправить назад в тюрьму.

– За что задержать?

– Э, послушай, подпиши, да, и дело с концом…

– Не буду я это подписывать…

– Ты чё, не понял! Рот закрой!

Затем он позвал конвоира, сказал ему что-то по-узбекски, написал какое-то распоряжение и меня увезли ещё с одним заключённым, как выяснилось позже не в ташкентскую тюрьму, а в областной изолятор временного содержания. Когда нас туда подвезли, я сказал конвоиру, что это ошибка, меня должны отвезти в тюрьму.

– Выходи, много не разговаривай!

Так я попал в первый круг ада. Это, конечно, было издевательством. Завели меня в помещение, там дежурный сержант приказал раздеться догола, забрал у меня очки, часы, лекарства. Я стал возражать, что меня, мол, не туда привезли.

– Рот закрой! Какие есть заболевания?

– В данный момент я ни на что не жалуюсь, в 1996 году у меня был инфаркт, есть хроническая гипертония…

– Вот, подпиши – «От медицинской помощи отказался».

– Я не могу такое подписать, вдруг мне завтра или через полчаса станет плохо!?

– Будешь подписывать?

– Нет, конечно! Как я могу это подписать, – а у самого в голове крутится мысль, что меня хотят убить.

Дежурный позвал старшего. Со двора пришёл мордастый, крупного телосложения узбек. Он был пьян, в мокрых трусах, – обливался из шланга водой (стояла сильная жара). Увидев меня, говорит:

– У-у бык какой! (я весил в ту пору 154 килограмма), давай с тобой бороться, а? Или давай подерёмся.

– Если бы мы были на воле, я бы, может быть, с вами поборолся, или подрался бы, но тут…

– Ты чего меня позвал? – недовольно спросил старший дежурного.

– Да вот – не подписывает отказ от медицинской помощи.

– Как это не подписывает? Ну-ка, давай.

Дежурный подал старшему фуражку и дубинку. Представляете, кино: стоит передо мной пьяный в доску мент, в одной фуражке и в мокрых трусах, и, угрожая дубинкой спрашивает:

– Значит, не будешь подписывать?

– Да какие дела, конечно, подпишу, – сказал я, пытаясь шутить. – Двух мнений быть не может, считай, что ты меня поборол.

Я не хотел быть битым дубинкой и подписал все необходимые бумаги, написав собственноручно, что отказываюсь от медицинской помощи.

После этого меня отправляют на третий этаж изолятора в камеру. И снова дают матрац и подушку с многослойным слоем грязи. Естественно, ни простыни, ни наволочки. Ведут в камеру, где я снова сталкиваюсь с адским ужасом: железные двери там открывались лишь наполовину, застопоренные металлическим штырём на случай, если заключённые поднимут бунт. Я в этот проём не пролезал, был слишком толстым.

Прошу отвести меня в другую камеру, мне отвечают, что у них все камеры такие. Происходит трагикомическая сцена: надзиратели толкают меня в узкий дверной проём, а изнутри камеры три человека тянут меня туда за руку. Наконец, втянув живот, как только можно, я протискиваюсь в камеру. Сейчас это, конечно, представлять смешно, но тогда мне было не до смеха. Ведь каждое утро осмотр, надо вылезать из камеры, а потом влезать обратно, а вечером то же самое.

Сама камера представляла собой узкое помещение длиной в четыре с половиной метра и шириной в метр сорок. Половину длины камеры занимали две двухъярусные кровати (шконки). Остальное - это узкий проход, в конце которого стоял приваренный к полу металлический стол. Туалет – как обычно, просто дырка в полу. Над дыркой торчала металлическая труба, кран которой находился в коридоре, так что если хочешь умыться или напиться воды, надо стучать в дверь, кричать, что ты хочешь попить воды или сходить в туалет, и только тогда надзиратель открывал кран. Однако вода бывала не всегда, поскольку напор был невысок, и влага не доходила до третьего этажа. Зачастую это происходило тогда, когда надзиратели, страдая от жары, обливали себя водой. Кроме того, она текла в корыто, где дежурные надзиратели охлаждали арбузы и дыни. Единственной возможностью хоть как-то запастись водой, был небольшой кувшин, один на четверых заключённых.

Контингент в камере был, как говорится, ещё тот. Когда я впервые попал туда, увидел в углу сидящего человека, который был весь в наколках. В камере ночью стоял полумрак, одна единственная лампочка горела тускло, она была спрятана за металлическую сетку, которая давно обросла грязной пылью и паутиной. Поэтому этого типа в наколках я разглядел только утром, когда появился лучик света.

– Какая ходка? – громко спросил меня зэк. Это означало: который раз попадаю в тюрьму?

– Первая, – отвечаю я.

– У меня тоже первая, – улыбаясь, говорит он, и начинает со мной «доверительную беседу».

Этот сосед по камере оказался из тех, кто пытается влезть тебе в душу, выведать секреты, вызвать у тебя доверие, чтобы потом передать информацию «кому надо». Короче, был обыкновенным «лохмачом», то есть человеком, который тебя раскручивает и потом закладывает следователю.

Я просидел в этой ужасной камере двадцать пять дней. Никогда не думал, что в современной жизни такое возможно. Пусть люди посажены за преступления. Да, они должны отбывать наказание, я не оправдываю жестоких убийц, маньяков, может они и должны сидеть в таких условиях. Но есть люди, которым инкриминируются экономические, должностные, административные преступления. И что? Значит, их можно держать в неволе как скотину, как зверьё? С тех пор я ненавижу клетки и ментов, и думаю, что не смогу водить внуков в зоопарк, который напоминает мне тюрьму.

А кормили нас хуже, чем скотину: утром в четыре часа давали кипяток, это называлось чаем. Потом бросали в окошко камеры буханки хлеба. Причём перед этим, на это же место кидали грязный совок и веник для уборки помещения. В обед приносили так называемый суп – «баланду»: вода и в ней пара макаронин. В четыре часа пополудни – кружку воды. И всё! Вот в таких условиях и с таким «питанием» я просидел двадцать пять дней.

В это время меня начали возить на следствие: утром увозили, вечером привозили. Причём, что интересно, доставляли в следственный отдел, сажали в коридор, держали так целый день, а вечером снова отправляли в камеру. Я сначала не понимал, что происходит, для чего им нужна такая манипуляция? Позже понял, об этом я еще расскажу. А пока - об одном из коварных приёмов, применяемых в тюрьме, чтобы засадить тебя на долгий срок.

Однажды вывели меня на следствие ещё с одним парнем. Его куда-то увели, а меня посадили в машину и отправили «сидеть в коридоре». После того как меня привезли вечером обратно, попав в камеру, я вдруг увидел того парня, который теперь лежал на койке весь в крови, избитый до полусмерти. Я вижу, что он просто умирает. Стал стучать в дверь, кричу: «Вызовите врача, человек умирает!» Пришёл надзиратель, обещал позвать медика. Проходит довольно много времени, снова стучу в дверь и прошу позвать доктора.

Примерно через час открывается дверь камеры, заходит старший и с ним ещё двое надзирателей. Посмотрев на окровавленного парня, старший говорит: «Зачем ты (показывает на меня пальцем) его избил так сильно, - потому что он узбек? Ты же мог его и убить». Я отвечаю: «Вы парню помогите, а потом уже будете разбираться». Старший: «Смотри, если он умрёт, ты будешь отвечать, останется в живых, мы это дело замнём». И дают избитому выпить мои таблетки от повышенного давления.

– Вы что делаете, это же таблетки от давления, – говорю я. А в ответ:

– Рот закрой!

– Ты всё время мешаешь нам работать, – строго сказал старший, после чего ушёл вместе с надзирателями.

Я всю ночь присматривал за парнем, мы смазывали ему раны зубной пастой, оказывается, она имеет и лечебные свойства. Курить ему давали, сигарету держали сами, он этого делать не мог. Короче говоря, парень выкарабкался, я потом его видел во время следствия. Он бросился ко мне, как к родному человеку, считая, что благодаря моим усилиям, остался жив. А я, видимо, избежал более страшного дополнительного наказания.

Следствие и последствия

Наконец, однажды меня завели к помощнику следователя, который сходу задал мне вопрос: «Кто вам помогал совершать преступления в Узбекистане?» Я ответил, что не понимаю, о чём идёт речь. Тогда он показал мне документы, где указывалось, что меня обвиняют по тринадцати (!) статьям уголовного кодекса.

– Это неправильно, – возмутился я. - Здесь опечатка, меня обвиняют по трем статьям.

– Вы ничего не знаете, всё тут правильно и опечатки нет никакой.

– Позовите, пожалуйста, старшего.

Пришел старший следователь Джахонгир Мирсафаев и начал кричать на молодого помощника: мол, чего ты опережаешь события, надо сначала предъявить обвинения по трём статьям, а потом уже по остальным. Оказывается, у них всё было заготовлено заранее.

Причём они придумали довольно хитрый ход, чтобы под мой арест и обвинения заработать кучу денег. Схема была такова: я сидел в холле прокуратуры, куда начали вызывать сотни людей, - глав крупных предприятий, небольших фирм, магазинов и так далее, с которыми я работал и сотрудничал в разных сферах торговли и поставок товаров с 1988 года. По моим подсчётам, набиралось более тысячи организаций, многих руководителей которых я знал лично, особенно директоров крупных предприятий. В этом же холле стояли видеокамеры наблюдения, фиксировавшие мою реакцию на появляющихся предпринимателей. Но я был ко всему равнодушен, понимая, что могу подставить ни в чём не повинных граждан.

Вызывали людей со всей республики, тех, с кем я имел дело, поставляя лобовые стёкла для автомобилей, тех, кому отправлял кондитерские изделия, в общем, огромный список всех моих поставщиков и покупателей.

Каждый, кто был вызван к следователю, видел Ефима Борисовича Пифлакса, почти все знали меня в лицо. А в кабинете следователя им говорили: вот, видите, раньше он обладал определённым иммунитетом, у него были покровители, а теперь он никто, преступник, с которым вы имели дело. Если не хотите загреметь вместе с ним за решётку, или чтобы к вам пришли с серьёзной встречной проверкой – примите меры. Что значило – «примите меры»? Откупитесь, дайте взятку.

Люди понимали, что значит прийти к ним с проверкой. Сначала будут проверять всё, что касается работы со мной и с моими фирмами, а потом возьмутся и за другие. А правоохранительные органы всегда найдут, за что «зацепиться», раскрутят так, что мало не покажется.

Боясь этого, вызванные решали, что лучше дать взятку и быть спокойным, нежели лишиться свободы. Причём, следователь предлагал посетителям своего адвоката, который, как оказалось, был посредником между дающим взятку и тем, кто эту взятку получал.

По моим скромным подсчётам, таким образом следователям были переданы взятки на сумму более десяти миллионов долларов. Когда я сказал напрямую старшему следователю, что сейчас вы с меня ничего не можете получить, поэтому используете других людей, в прошлом связанных со мной, тот ухмыльнулся и ответил: «Всё-то вы знаете и понимаете, Ефим Борисович», при этом угостил меня вкусными сухарями из лепёшки, которые приготовила его мама.

– Дай бог здоровья вашей маме, – сказал я в благодарность, – чтобы она могла вам в скором времени готовить сухари для передач в тюрьму и на зону.

Короче говоря, следствие обобрало почти всех без исключения, ни один не ушёл, как говорится, «от ответа». Пусть знают все, как на страданиях других чиновники делают деньги. Логика у них простая: не заплатишь за свою свободу, не дашь взятку – пойдешь в тюрьму. Потом я выяснил – ни у одного, кого вызывали по моему делу, не было никаких встречных проверок. А когда мне инкриминировали «организованную преступность», я потребовал очной ставки с теми, с кем я, якобы, преступал закон.

Кроме трёх врунов, которые оклеветали меня, что в ходе следствия было доказано и с меня была снята одна из статей уголовного кодекса - 168-я, мне не дали ни одной очной ставки.

Вот их имена и фамилии: первый – это брат Садыка Курбанова, Абдурахман Абидов, второй – некто Абдукадыров, и третий – Ренат Зелинский. О каждом хочу рассказать отдельно.

Первая очная ставка с Абдурахманом Абидовым. Садык Курбанов попросил меня помочь своему ближайшему родственнику и дать ему расписку на сто десять тысяч долларов, которые тот якобы вложил в развитие нашей фирмы. Для чего это было нужно? Объясняю. Абдурахман задумал совместно с хокимом города (мэром – ред.) построить в одном из центров Ташкента ресторан, но денег на этот проект у него не было.

Мы ему дали такую расписку, чтобы Абидов только показал её мэру, как доказательство того, что он кредитоспособен, что у него есть какие-то деньги. На самом деле, естественно, этих денег он в нашу фирму не вкладывал. Я не мог отказать Садыку, потому что если бы я сам попросил его о таком одолжении – он другу и партнёру не отказал бы. На следствии Абидов предъявляет эту «липовую» расписку, утверждая, что он вложил эти деньги в нашу фирму. На самом деле всё было враньём, и это потом выяснилось!

Второй обманщик – Абдукадыров, который работал у Абидова, утверждал, что он в 2009-м году (прошу обратить на это особое внимание) дал на развитие нашей фирмы двадцать тысяч долларов.

– Простите, господин Абдукадыров, кому вы дали эти деньги, ведь в 2009 году меня уже не было в Узбекистане?

– Деньги передал Садыку Курбанову.

– А я-то тут причём? Где я был в это время?

– Садык сказал, что вы сидите в кабинете своем, за закрытой дверью.

– Вам дали расписку за эти деньги?

– Да.

– Чья там подпись стоит?

– Садыка Курбанова.

– Ну, а я-то тут причём? Почему вы ко мне не зашли?

– Э-э, нехорошо беспокоить такого важного человека.

Обвинения рассыпались, как карточный домик.

Третий врун - Ренат Зелинский. Тот утверждал, что вложил под так называемый «турецкий проект» пятьдесят пять тысяч долларов.

Он их, кстати, потом получил назад, но посчитал, что это только проценты и захотел, чтобы ему вернули намного больше за «инвестиции».

– Господин Зелинский, каким вы образом вкладывали деньги в проект нашей фирмы, ведь «турецкий проект» вёлся через фирму «Эликом»? Вы где работали в это время?

– Я продал родительский дом, я эти деньги вложил в ваш проект, – начал жалобно выкручиваться Ренат.

– Ответьте, где вы в то время работали?

– Я работал в фирме «Эликом» у Гальперна, – опустив глаза, отвечал Зелинский. – Но он теперь сбежал, деньги мне не вернули, а только проценты…

– Так это не я, а вы вместе с Гальперном меня ограбили, это вы мне должны деньги, а не я вам. Вы отдали деньги Гальперну, вот теперь с него и спрашивайте!

Короче говоря, обвинения по 168-ой статье были сняты, но только на суде.

Далее, по закону в изоляторе временного содержания положено держать обвиняемого только десять дней. Меня продержали двадцать пять! Когда я высказал следователям по этому поводу претензии, мне ответили - мол, извините, так получилось. Затем меня отправили в ташкентскую тюрьму. Через некоторое время снова попадаю в изолятор, сижу там ровно десять дней, в тех же диких условиях, в течение которых меня никуда ни разу не вызывают. После этой отсидки следователь ехидно говорит мне: «Теперь вы правильно, по закону сидели десять дней, никаких претензий не имеете…», - и смеётся.

Следствие подходило к концу, когда в очередной раз меня вызвал помощник следователя, и вручил на подпись запись моего допроса. Я отвечаю, что никаких допросов не было, и я никаких показаний не давал.

Ладно, начинаю читать, один из вопросов: «Кто из ваших сотрудников помогал вам заниматься незаконной деятельностью?» И тут же «нарисован» мой ответ: «Директора фирм, обученные мною ранее, как надо грабить государство, как надо воровать, нарушать законы, - всё это они делали по моему указанию». Последующие вопросы были похожи на первый. Я стал возражать:

– Что вы тут понаписали, всё это неправда, я этого не говорил.

– Ну и что, всё равно же вы так ответите. По-другому нельзя! Кроме того, вы должны подписать показания, что давали взятки банкам.

– Я этого подписывать не буду.

Тогда меня перевели в кабинет следователя Мирсафаева. Там находился и замначальника следственного управления Хуррамов.

Оба они о чём-то пошептались, а потом вышли из комнаты, оставив на столе, на виду, письмо, где было написано, что мне надо устроить допрос с применением электричества в присутствии врача. То есть мне предстояла настоящая пытка, по-другому это не назовёшь. Как это делают: на уши надевают две клипсы, которые подключены к динамо-машине. Её раскручивают с разной скоростью, чтобы получить разной силы ток, увеличивая его или уменьшая.

Есть и другие пытки, одевается на голову пластиковый пакет, который завязывается вокруг шеи. Или противогаз, через трубку которого запускают сигаретный дым. Люди этого не выдерживают и соглашаются подписать всё, что им предлагают.

Следователи возвращаются, понимая, что я уже ознакомился с письмом. Один из них говорит:

– Мне, конечно, жаль, но придётся разрабатывать тебя вот таким вот способом, так что всё равно ты показания подпишешь.

– Нет, не подпишу, если бы вы хотели применить ко мне пытки, то давно бы уже это сделали бы. Боитесь вы чего-то.

– Мы хотели, чтобы ты сдох тут, но ты еще жив и поэтому сегодня мы электричество к тебе и применим.

Я срочно передал это своему адвокату. Тот только посмеялся, не веря в то, что такое возможно. Но мне самому было не до смеха, поскольку письмо передают в тюрьму с конвоиром, хотя смех адвоката меня поддержал и успокоил. Пытки я избежал, по какой причине, не знаю. Но обошлось без этого.

Приговор

Вернёмся немного назад, чтобы кое-что прояснить. Когда я прибыл в Узбекистан, имелась санкция на мой арест, до трёх месяцев содержания под стражей. Заявление на меня мой «партнёр и друг» Садык Курбанов написал в мае 2009 года. Он думал, если я узнаю, что на меня заведено уголовное дело и что я под следствием, то, опасаясь, что меня могут посадить, я просто не вернусь в Узбекистан.

Следствие бездарно и безграмотно начала вести Ташкентская городская прокуратура, был там некто Базаров. В конце июня 2009 года он сделал запрос в банки, где я брал кредиты. Но удивительно и странно было то, что решение взять меня под стражу оказалось принято еще до того, как в мае 2009 года началось следствие. Судья по фамилии Кан санкционирует мой арест и то, что меня объявляют в розыск: «Тщательно ознакомившись с материалами дела, объявить Ефима Борисовича Пифлакс в розыск и взять под стражу». Какое дело? Как она могла ознакомиться с делом, когда и дела то нет, когда только через полтора месяца Базаров подаст первые запросы в банки?..

Вопрос: почему мне не присылали повестки в суд или на беседу в УВД? Почему не уведомили в том, что я нахожусь в розыске, ведь у меня в Ташкенте был конкретный почтовый адрес?

Позже я выясню, что подчиненный следователя городской прокуратуры Базарова, этнический кореец, является родственником судьи Кан. Примечательно, что решение взять меня под стражу вынес суд Чиланзарского района Ташкента, к которому я вообще не имею никакого отношения! Родился я в Кировском районе, работал и жил в Мирзо-Улугбекском, фирма моя была в Хамзинском районе, а решение арестовать меня выдано в Чиланзарском районе – полный абсурд!

И вот я уже в Ташкенте, сижу за решёткой, но по закону через три месяца меня должны отпустить. Мой адвокат написал ходатайство следователю Генеральной прокуратуры Республики Узбекистан Д. Мирсафаеву…

Ответа на это ходатайство не последовало.

Вслед за ходатайством адвоката я направляю, совместно с ним, ещё одно ходатайство все тому же следователю Генеральной прокуратуры Д.Мирсафаеву.

Это ходатайство и факты, приведённые в нём, имели колоссальное значение для моего оправдания. Но ответа от следователя Мирсафаева не последовало.

Я понимаю, что надо продолжать бороться против беспредела, и снова пишу ходатайство, пытаясь аргументировано опровергнуть все обвинения прокуратуры, которые явно надуманы и выдвинуты только для того, чтобы лишить меня свободы и всего того, что я смог заработать. И на это моё ходатайство – никакого ответа!

По окончании расследования мой адвокат подаёт новое ходатайство, в котором в пух и в прах разбивает все домыслы следствия, и аргументированно доказывает незаконность предъявленных мне обвинений.

Никакого ответа от следователя мы вновь не получили, мало того, меня доставили в суд Хамзинского района столицы, куда приехал и мой адвокат, и помощник следователя Эркин, который привёз документы по моему делу. Заседание суда длилось пару минут, и снова заключение: «Тщательно ознакомившись с материалами дела и прочее, продлить арест Е.Б.Пифлакса ещё на три месяца». То есть всё по заготовленному трафарету, а материалов по делу судья, наверное, и в глаза-то не видел.

Я начинаю возражать против продления содержания под стражей. Мне ответили - подавай апелляцию. Мы подали апелляцию. На апелляционный суд приехала та же заместитель прокурора Хамзинского района Н. Аллабергенова. Она привезла с собой заготовленное определение об отклонении нашей жалобы. И судья тут же удовлетворил её просьбу.

Грустно было смотреть на этот фарс, на людей, наделённых властью, но действующих не по закону, не по велению справедливости, а совершающих настоящие преступления, идя на поводу у «сильных мира сего». Что им приказывали делать, то они и делали, чувствуя за собой защиту могущественных сил, которые одним словом, одной фразой исковеркали мою судьбу, заставили страдать и мучиться за то, чего я не совершал. Главные критерии для таких людей – жажда денег, наживы и очередное продвижение по службе.

Мне могут заметить, что я в своё время тоже был обеспеченным человеком, удачным бизнесменом. Да, у меня был чудесный огромный дом с бассейном, я мог позволить себе отдыхать с семьёй в любом уголке планеты. Я пользовался авторитетом и уважением рабочих и инженеров, специалистов и бизнесменов. Всё это верно, но я ведь работал, а не просто брал взятки, я трудился, чтобы заработать себе состояние. В бизнесе «простых», «бешеных» денег не бывает – их надо заработать. И что я, в конце концов, получил: люди, которые завидовали моему благополучию, вдруг поняли, что могут без особого труда отнять у меня абсолютно всё.

Отсидев определённый срок в тюрьме и два раза в изоляторе, я дождался момента, когда меня вызвали следователи и вручили мне для подписи документы об окончании следствия.

– Вот, подпишите эти бумаги.

– Я подпишу, но мне это надо прочитать, ознакомиться с тем, что вы тут написали, – говорю я.

– У нас мало времени, да и объем вашего дела составляет сорок два больших тома, каждый том по пятьсот-шестьсот страниц, - вы что, будете это всё читать? Подписывайте!

– Как это нет времени? Как я могу подписать бумаги, касающиеся моей свободы и жизни, не прочитав их? Пока не прочитаю, не подпишу, сколько надо будет времени, столько и буду читать.

Следователям ничего не оставалось, как согласиться со мной. И я начал читать, взяв общую тетрадь, записывая туда свои возражения и другие замечания. Однако однажды, при обыске, эту тетрадь у меня отобрали. Я начал было возражать, но услышал дежурное: «Рот закрой! Не положено!». В конце концов, подписывая обвинительные документы, я написал, что ни с чем не согласен, ни с одним пунктом обвинений, ничего из того, что там написано, я не совершал и полностью не согласен со следствием! Потом в приговоре было написано, что я не осознал своей вины.

Отмечу, что в обвинении указывалось на некоторые документы, якобы подписанные мною, хотя на самом деле меня в это время не было в Узбекистане. Как оказалось, мою подпись на документах подделывал не кто иной, как Садык Курбанов. Он в своём заявлении правоохранительным органам указывал, что я уехал и увёз с собой печати, бланки. Как это состыкуется с тем, что он подделывал мою подпись и ставил печать? Причём, Садык, будучи моим партнёром, имел право подписи под документами фирмы, но всё равно подписывал их, подделывая мою подпись.

Когда я заявил об этом следователям, они сказали, что всё проверят.

Для проверки с меня взяли – ни много ни мало более трёхсот моих личных подписей на специальном бланке. Проверив совпадения, мне ответили: «Да, это не твоя подпись на документах, представленных Садыком. Ну и чё?».

– Но это же подделка подписи, уголовное преступление!

– Ну, и чё с того, что подделка? – таков был ответ.

Я сообщил об этом своему адвокату. Тот пытался протестовать, но ему пригрозили тем, что отберут у него лицензию. Пиши, мол, жалобы, куда хочешь, но смотри - лишишься лицензии. И мой адвокат, бывший следователь сдался, поскольку всё понимал и не хотел терять работу.

Иногда следствие по моему делу доходило до абсурда.

Подтверждением тому служит такой пример: однажды во время допросов мне вдруг сообщили, что я могу откупиться. Каким образом? Оказывается, следствию стало известно, что у меня есть собственный остров, на котором я собираюсь построить восемьдесят вилл, и даже начал их уже строить.

– Мы нашли твои деньги, – торжественно заявили мне, – и даже знаем номер счёта в банке, и страну, где ты хранишь свои миллионы. Мы подсчитали: восемьдесят вилл, каждая вилла стоит более миллиона долларов, они принесут тебе состояние в восемьдесят миллионов долларов. Поделись, отдай сорок миллионов, – и мы тебя отпустим.

На такую дурость я даже не знал, что ответить, хотя потом сказал:

– Тогда я сдаюсь! Но есть два варианта получения от меня этих денег: первое – я сейчас пишу распоряжение в банк, вы отправляете его факсом и указывайте свой номер счёта в другом банке, куда следует перевести такую огромную сумму. Давайте мне номер вашего счёта. Второе – вызовите нотариуса, чтобы он составил доверенность на получение вами денег от меня, но я вам выпишу не сорок, а все восемьдесят миллионов долларов. Если вы в ответ получите сообщение из банка, что имеете дело с сумасшедшим, вы меня отпускаете.

– Ты чё, нас за идиотов считаешь?

– А вы чё, меня считаете за идиота? Все мои деньги, все мои счета видны невооружённым глазом.

Итак, следствие заканчивалось, а мои адвокаты «бомбили» следователей ходатайствами.

Настало время суда. За день до этого, в одиннадцать часов ночи меня предупредили, что он состоится завтра. Выводят из машины под охраной: с одной стороны стена, с другой стоят солдаты в шлемах, со щитами и с дубинками. В начале этого живого коридора и в конце два автоматчика, готовые стрелять в любую секунду. Крик: «Первый, пошёл!». Ты прыгаешь из машины, становишься вплотную за солдатом, у которого рука лежит на пистолете в кобуре, за тобой ещё солдат, за которым вплотную следующий заключённый, и так далее.

Привели нас в подвал здания суда, в так называемый «вокзальчик», откуда тебя могут позвать на суд, а могут и не позвать, и продержать там, в холоде и сырости, весь день, сказав тебе слово – «мороз», то есть твоё дело пока заморожено и сегодня суда не будет.

Сам суд длится несколько минут. Когда меня вызвали, я попытался что-то сказать, но мне тут же закрыли рот, не давая вымолвить ни слова.

После шестого заседания суда, я сказал своему адвокату, что хочу написать судье отвод. Тот растерялся, явно не желая ссориться с властью, и говорит: «Может быть, сами напишете?» Я написал отвод сам и передал это прошение судебным заседателям.

– Почему? Какие доводы?

– Я считаю, что суд ведётся безграмотно, а судья не хочет прочитать ни одной страницы дела, в котором сорок два тома. Потому что в самом начале обвинительного заключения написано, что меня должны судить по трём статьям уголовного кодекса Узбекистана и никто не имеет право инкриминировать мне больше этих трёх статей без согласия латвийских властей.

– Почему раньше молчали?

– Хотел убедиться в том, что меня обвиняют незаконно, причём, по всем статьям, так как и по первым трём у вас нет никаких доказательств.

Короче, суд удалился на совещание. Возвращаются и объявляют: учитывая, что вы осуждены впервые, мы вас будем судить сейчас по одной статье (167-я, пункт «а», часть 3). А по этой статье максимальный срок – десять лет!

Я пытаюсь доказать: меня судят незаконно, у меня отобрали всё, что можно было отобрать, попросту ограбили. Все мои старания напрасны – прокурор требует наказания в виде семнадцати лет лишения свободы.

Ему адвокат возражает: по статье максимум десять лет. Суд снова удаляется на совещание. Вскоре судья и заседатели возвращаются. И меня осуждают на максимальный срок, на десять лет!

И дело отдают на доследование. Это к тому, что в отношении меня нет даже иска, со всеми банками я рассчитался. Они забрали у меня всё! И должны вернуть разницу между стоимостью проданного имущества и невозвращенной суммой.

Привозят меня назад в тюрьму и переводят в другой «аул», туда, где находятся не подследственные, а уже осуждённые. Во время доследования обращаюсь к своему следователю, беря его «на пушку»:

– Почему во время суда вы приезжали в суд и встречались с судьёй?

– Мне надо было переговорить с судьёй по другим, а не по вашим вопросам.

– Вы поступили незаконно, следователь не имеет право встречаться с судьёй во время процесса. Это запрещено. А вас там видели несколько раз.

– Кто видел?

– Мой адвокат видел, другие люди видели.

– Ну и что с того, что видели, мне надо было – вот я и ездил встречаться с судьёй.

Поскольку доследование дальше не могли продолжать без ответа из Латвии, прокуратура сделала туда запрос. Оттуда пришёл однозначный ответ, что моё осуждение по другим статьям совершенно недопустимо. О том, какая безграмотная была судья А.Шамсутдинова, говорит и тот факт, что она написала «Дело отдано на доследование в Израиль». Причём тут Израиль, когда речь идёт о Латвии? Потому что я – еврей?! Глупость несусветная, и такие люди вершат в Узбекистане правосудие! Отметим, что дочь судьи Шамсутдиновой тоже работает судьёй, и так же судит людей - безграмотно и жестоко.

Сразу же после суда, мои адвокаты подали новую апелляцию.

Ответа из прокуратуры не последовало, да оно и понятно, поскольку мы обращались к человеку, который сам был организатором преступной группировки, которая в буквальном смысле нарушая все законы, расправлялась со мной.

Мои адвокаты немедленно направили апелляцию в Ташкентский городской суд по уголовным делам.

13 апреля 2012-го года состоялся апелляционный суд, его определение было довольно пространным, просто болтовня на десяти листах.

Я написал несколько жалоб в разные инстанции. В Ташкентский городской суд - что согласен с апелляцией адвоката. Письмо судье А. Шамсутдиновой. Жалобы председателю городского суда, в высшую квалификационную комиссию по отбору судей при Кабинете министров Узбекистана, в организацию по охране прав человека, Сайёре Рашидовой. Генеральному прокурору – две жалобы. Но никакого ответа так и не получил.

После этого меня вызвал следователь Мирсафаев и сказал: «Вот вся твоя писанина, она попадает ко мне. Зачем напрасно кому-то пишешь?».

Мои дети тоже написали письма в четыре инстанции. Но и они попали в те же руки, а ответа никакого не было. Доследование должно было проводиться максимум один месяц. Ожидая его, я просидел в тюрьме с 14-го марта по 13-е октября 2011 года, хотя ответ пришёл в конце апреля, где также было написано: недопустимо осуждение по другим статьям. Адвокат писал запросы – почему его содержат под стражей? Я писал протесты, из Латвии тоже пришёл протест по этому делу. Парадокс, но сама прокуратура написала жалобу на суд - что, мол, тот не доглядел.

14-го июня 2012 года состоялось судебное заседание, где мне был вынесен приговор. Меня на него даже не пригласили.

Оказывается, всё это время банки, с которыми я работал, выполняли распоряжение следователей – крутить мои деньги, выдавая проценты. Банки задолжали мне около двух миллиардов сумов (около $740 тысяч – ред.). Кроме того, пятьсот миллионов сумов (около $185 тысяч – ред.) с моего счёта «ошибочно» перевели на счёт государства Узбекистан. Когда я возмутился, спросил, как такое может быть, мне рассмеялись в лицо и сказали – что ж, попробуйте теперь вернуть себе эти деньги!

Власти не стесняются ничего. К примеру: мне дали десять лет. В срок отсидки засчитали год и месяц, которые я находился в Латвии. Я поначалу обрадовался: мол, меньше сидеть. Но оказалось, что всё не так просто, потому что это важно в тот момент, когда объявляется амнистия. Такие вещи происходят раз в год, на праздник по случаю дня Конституции.

Схема проста: от срока, что тебе дали, вычитается срок, который ты уже отсидел, остальное делится на три части. Одна часть и есть так называемая «срезка». То есть тебе срезают, прощают, уменьшают срок отсидки на эту самую треть. Получается, кто больше сидит, тому меньше «срезка». Тот год и месяц, что я числился в розыске в Узбекистане, мне незаконно зачислили как срок отбывания наказания.

Когда была первая амнистия, при подсчёте выяснилось, что год и один месяц у меня украли! Так что, вместо того, чтобы срезать мне три года и семь месяцев от общего срока, мне срезают два года и шесть месяцев. Вот так вершится правосудие в Узбекистане.

«Сангород» – адская зона

С июля 2011-го по октябрь 2012-го (год и три месяца), пока длилось следствие, я находился в ташкентской тюрьме. После окончания следствия и суда, 13 октября 2012 года меня привезли «в зону» (лагерь для заключённых), которая находится в Таваксае, в горах. Там нас постригли, раздели догола, сожгли старую одежду, выдали робу.

Через два дня меня вызывают в санчасть. Я говорю, что мне не надо в санчасть, мне отвечают – надо! А ещё через пять дней меня отвозят в так называемый «санитарный город», находящийся в городской черте Ташкента. Для чего это было им нужно, я понял намного позже. Оказывается, мне должны были сделать медицинское заключение, что я нетрудоспособен. В уставе ГУИНа (Главное управление исполнения наказания) записано, что после определённой отсидки тебя переводят на вольное поселение, где ты работаешь и живёшь в значительно лучших условиях.

Если же тебя признают в зоне нетрудоспособным, значит ты не можешь работать, и должен сидеть там до УДО (условно-досрочного освобождения). Так что после «сангорода» мне так и написали в заключении: «Нетрудоспособен». Узнал я о таких правилах только через двадцать восемь дней после пребывания в «сангороде».

О самом «сангороде» надо рассказывать отдельно. В это место свозят заключённых со всего Узбекистана. Охрана там похлеще, чем в колонии. Какое там обращение с людьми – передать невозможно! Это место смело можно назвать «кузницей смерти». Люди там мрут как мухи.

По прибытии нас снова раздели догола, осмотрели, потом меня определили в четвёртый корпус, в так называемую «палату», где находилось более тридцати человек. Некоторые шконки здесь были соединены не по две, а по три, так что тот, кто спал в середине, постоянно перелазил через тебя, если ты спал с краю. Зато вшам было очень удобно, не надо далеко ходить.

За пачку сигарет мне выделили приличное место на «нижней полке». Начались знакомства. Один зэк начинает задавать мне вопросы, мол, кто такой, откуда, кем работал? Я спокойно на них отвечаю.

– А, маслокрад. Так, слушай сюда. Я – мент, сижу тут с вами… В общем будешь у нас дежурным, уборка помещения и прочее. Понял меня? И понёс матом.

Ситуация как в фильме «Джентльмены удачи». Я понимаю, что слабину тут давать нельзя, иначе заклюют. Во мне вдруг просыпаются артистические способности, и я начинаю такой монолог на нервах:

– Значит, мент, говоришь? Вот из-за таких продажных ментов и мучения людям. Я на воле пахал, работал, чтобы у твоих детей и родственников были рабочие места, чтобы они могли заработать себе на кусок хлеба и тебе таскать передачи! Я платил налоги государству, чтобы тебя, мента, могли здесь содержать. Именно я кормил и поил тебя, когда ты был на воле, да и в неволе, потому что тюрьмы и зоны тоже существуют за счёт налогов, за счет таких, как я! И ты теперь мне приказы будешь отдавать и командовать мной?..

– Да ладно, успокойся ты...

– Нет, не успокоюсь. Я буду дежурный, но убираться в палате будешь ты. Вы, менты, продажные, так что за одну сигарету в день, ты будешь здесь убираться. Мне дали десять лет, а за то, что я тебя покалечу тут, мне срока не добавят, максимум оштрафуют, как браконьера.

Вокруг народ притих, ждут, что будет. И вдруг в ответ слышу:

– Да ты чё, братан, я же пошутил, – он подсел ко мне. – А у тебя кипятильник есть?

– Есть.

– Ты мне даёшь его чифир заварить, и еще даешь две сигареты в день, а я найду того, кто будет палату убирать.

В общем, всё сразу уладилось. Хотя и ненадолго, появилась другая заковырка: каждый день надо было приходить к медсестре получать и пить свои лекарства. Для этого надо было приносить с собой воду. А кран с водой в другом конце коридора. Иду за водой, а возле крана написано – ВОДУ НЕ БРАТЬ! Иду назад к медсестре, говорю: «Там написано, что воду брать нельзя, как быть?» Она отвечает: мол, да ладно – возьми, все там берут.

Пять дней подряд беру воду запивать таблетки. Вдруг меня увидел за этим делом завхоз, старший по бараку, такой же заключённый.

– Почему берёшь отсюда воду?

– Таблетки запить.

– Ты что, не видишь, здесь написано – ВОДУ НЕ БРАТЬ!

– Мне медсестра сказала.

Через два часа меня вызывает воспитатель.

– Брал воду из крана в неположенном месте?

– Брал, чтобы запить таблетки. Я там пять дней подряд воду беру, а где же ещё взять воду, чтобы запить таблетки?

– Ах, ты пять дней там воду берёшь? Ну-ну.

Тут он вызывает ещё трёх человек, которые начинают утверждать, что я не только запивал таблетки, но и чистил зубы, и умывался…

– А где воду-то брать? – спрашиваю я. Вопрос остаётся без ответа.

Утром заканчивается перекличка и меня ставят на четыре часа лицом к стенке. Потом приходят двое в форме и ведут в карцер.

Что такое карцер? Читатели, наверно, видели в кино, но то, что он представляет собой на самом деле - это уму непостижимо. Во-первых, тебя туда запускают совершенно раздетым. А потом выдают одежду с надписью «ШИЗО» (Штрафной изолятор – ред.) Когда я зашёл в эту нору, помещением назвать это невозможно, там на полу лежал кусок хлеба, обглоданный крысами. Серые стены, сырость, мрак.

В карцере был ещё один человек, с кем разговаривать было строго запрещено, потому что это был бунтовщик или политический заключённый. Заговоришь с ним – всё, значит, ты с ним заодно и получаешь дополнительный срок. Спрашиваю, сколько мне здесь сидеть? Ответ – завтра приедет хозяин, он будет решать.

В полночь пришёл солдат, ведет меня в санитарный кабинет, там медсестра, которая говорит:

– Вы должны сдать кровь.

– Зачем брать у меня кровь?

– У вас есть заболевание.

– Какое заболевание, ничего я сдавать не буду! Вы можете взять у меня кровь, только тогда, когда я буду трупом!

На следующий день врач сказала мне, что у меня обнаружен сифилис, должны сделать повторный анализ и перевести меня в инфекционное отделение. Я стал требовать адвоката и независимую лабораторию. Но через пару дней мне сказали, что вышла ошибка.

Однажды, сидя в карцере, слышу крик, от которого холодеет всё тело: «Иван, сколько трупов?» Ответ: «Пятьдесят четыре». «Ты всех отвёз в морг?». Лежу и думаю, столько трупов?! Это за день, за неделю, за какой срок!? Ужас.

Приводят меня к начальнику.

– Что натворил? Где работал?

– Воду брал в кране.

– Там же написано – ВОДУ НЕ БРАТЬ!

– Но где же брать, чтобы запить таблетку? У медсестры написано – принеси воду, а на кране написано – не брать!

– Вон отсюда!

Выхожу. Мне подсовывают бумажку на узбекском языке, говорят: подпиши, что с тобой провели беседу. Я подписал, оказалось, что там отмечено моё нарушение, за которое год срока добавляют. Это у них такая схема: человек готовится выйти на волю, а ему подбрасывают какое-то нарушение, или заставляют специально подготовленных стукачей быть «свидетелями» нарушения – и всё: тебе снова нет замены наказания и «срезки» срока. И никакая амнистия не поможет. Короче, если человека не хотят выпустить из зоны, есть масса способов его держать от звонка до звонка, а то и дольше.

Начальству выгодно держать в тюрьмах и в зонах заключённых. Я ведь бизнесмен, мне не сложно было подсчитать, что на каждого заключённого выделяется примерно восемнадцать долларов в день, а тратится на него в разы меньше. Вот такая арифметика. А о том, как власть имущие, обязанные творить правосудие по закону, зарабатывают на несчастье других, мы расскажем в следующей части нашего повествования.

Милицейская вакханалия, или пособие по сбору взяток

Мы, бизнесмены, воспитанные на советской культуре и правилах, порой наивны и добры к людям. Мы, зарабатывающие деньги головой, мозгами, идеями, проектами, иногда круглосуточной работой, набираемся опыта предпринимательства, известного в капиталистических странах уже сотни лет. Там, на Западе, самые наказуемые преступления в бизнесе – неуплата налогов и взятки. Я не говорю, что там не берут и не дают. Но размеры взяточничества на постсоветском пространстве и в цивилизованных, экономически сильных и стабильных странах несоизмеримы. На таком уродливом явлении как взятка, держится практически вся жизнь в бывших республиках СССР. Не исключение и Узбекистан.

Однажды, лёжа на шконке в палате «сангорода», я вспомнил, что «первый звонок» об опасности жизни в стране, которой я отдал силы и здоровье, прозвенел 6-го марта 1999 года. Двумя неделями ранее, 16-го февраля, в центре Ташкента прозвучало несколько мощных взрывов. Бомбы взорвались в течение одного-полутора часов перед несколькими правительственными зданиями. Вполне возможно, что пять взрывов отвлекали от шестого, который, как полагали, явился попыткой покушения на президента Ислама Каримова. Тогда шестнадцать человек были убиты, а более ста двадцати получили ранения.

Через два часа после взрыва президент Каримов и руководители узбекских сил безопасности заявили, что за теракты ответственны исламские боевики. Под это дело были арестованы, по разным оценкам, до пяти тысяч человек. Правозащитные организации раскритиковали задержания людей, доказывая, что аресты были незаконны. Они обвинили правительство Узбекистана в фабрикации доказательств и в получении признаний с помощью пыток.

Итак, 16-е февраля. В этот день я вернулся из очередной поездки в Израиль, где мы накануне отмечали день рождения моего отца. О взрывах я узнал на работе. Попытался дозвониться домой и к родственникам, но все телефонные линии были заняты. Через некоторое время позвонил мой брат и сообщил, что последствия терактов ужасны: кругом трупы, кровь, перевёрнутые машины. Он видел всё это собственными глазами, поскольку работал неподалеку.

Вы сейчас поймете, почему я об этом рассказываю.

За два дня до праздника 8 марта наш коллектив, как и полагается, собирался отметить это событие и поздравить коллег-женщин. Мужчины накрыли стол, а мы с моим другом и партнёром собирались поехать в магазин за подарками. В это время в моём кабинете раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку, звонят из управления внутренних дел:

– Ефим Борисович, здравствуйте, вам звонят из УВД, не могли бы вы подъехать к нам, мне надо поговорить с вами об одном деле.

– Простите, но я сейчас занят, буду свободен – приезжайте, если надо поговорить, ко мне на работу. Позвоните, договоримся, я вас приму.

Почему я так ответил? Потому что при наших связях я мог себе это позволить.

– Ну что вам стоит, Ефим Борисович, разговор на две минуты. Приезжайте.

– Да занят я сейчас, тем более мы сегодня отмечаем в коллективе праздник.

– Да, я понимаю, в общем, приезжайте сразу, как только сможете, мы вас ждём в любой ближайший день, удобный для вас.

Спускаюсь к Садыку, говорю о звонке, он отмахивается: «Да пошли ты их к чёрту, - если что, позвоним куда надо. Не переживай».

Садимся в машину и едем в магазин за покупками. Проезжаем как раз мимо здания УВД. Я говорю: «Слушай, Садык, давай я зайду на пару минут, узнаю, в чём дело, чтобы на праздники не думать об этом и быть спокойным».

Звоню следователю, говорю, что я тут проезжаю рядом, могу зайти переговорить. Тот отвечает, что сейчас выйдет к воротам и встретит меня. Подъехали к воротам управления, следователь меня встретил, я спрашиваю, в чём дело, он отвечает, что здесь говорить неудобно, - давайте зайдём внутрь здания, в мой кабинет.

– Но у меня даже паспорта с собой нет.

– Не страшно, вы же идёте со мной.

Садык с водителем остались ждать меня в машине на улице, а мы со следователем вошли в здание управления. О том, что меня там ждёт, я, естественно, не подозревал.

Входим в кабинет, в котором сидит офицер, начальник недавно созданного при УВД отдела по борьбе с терроризмом. Он вежливо поздоровался со мной, а потом спрашивает:

– Ефим Борисович, вы знаете о взрывах в Ташкенте, о терактах?

– Конечно, знаю.

– Как вы думаете, что надо сделать с теми, кто это совершил?

– Головы им надо отрывать прилюдно, чтобы все видели. Чтобы никому не захотелось такое повторить, мы должны жить в мире и спокойствии.

– Правильно говорите. А что делать с теми, кто организовал теракты, кто спонсировал этих негодяев? Кто даёт им деньги на это?

– Да то же самое, что и с теми, кто это совершил.

– Правильно мыслите, а теперь пройдёмте на минутку в другую комнату.

Заводят меня в соседнее помещение, по-моему, это был небольшой зал заседания. Там на стуле сидел какой-то человек, с лицом, похожим на огромный кусок мяса. Рядом несколько человек, похоже, понятые, и несколько солдат спецназа с автоматами. Начальник указал на меня пальцем и спрашивает у «куска мяса»:

– Посмотрите, это он?

– Да, он.

– Он к вам приезжал? Деньги и листовки он привозил?

– Да, он привозил деньги и листовки.

Тут я сообразил, что идет очная ставка, что меня просто кто-то оговаривает.

– Ты что говоришь? Я тебя знать не знаю, что ты тут несёшь? – громко и с волнением начал говорить я тому человеку. И вдруг слышу крик:

– Молчать! Руки за спину! Пошёл отсюда! Понятые всё зафиксировали, так что не отпирайся! Вывести его отсюда!

Я пытаюсь возражать, но бесполезно. Меня арестовывают, вытаскивают всё из карманов, забирают часы, мобильный телефон. Странно только, что денег не взяли. Напомню, что Садык ждёт меня в машине на улице.

После всего этого меня сажают в кабинете напротив следователя и говорят:

– Ну, признавайся, как всё было?

– Вы соображаете, что творите? – отвечаю я. – Вы арестовываете меня, еврея по национальности, который занимается бизнесом, который заинтересован в мире и стабильности. Человека, который родился и вырос здесь, любит свою семью, работает на благо республики. Как вы до такого додумались – обвинять меня в терроризме?

– Нет, наоборот, вам наверно не нравится наша власть, наш президент, не нравится, что нет конвертации валюты. Вот такие как вы и дают деньги на организацию террора, потому что - откуда у террористов деньги? А? Они только исполнители, заказчики и спонсоры – вы! Давай, пиши и во всём сознавайся! Пиши, кто у тебя «крыша», кто тебя прикрывает, кто ещё с тобой работает. И учти, мы подчиняемся напрямую самому президенту, никто тебе на помощь не придёт.

– Слушайте, да вы с ума сошли, не буду я ничего писать, ничего такого я не делал. Если бы вы меня арестовали по делам бизнеса, то давно знали бы, кто моя «крыша».

– В общем, так: сиди тут и хорошенько всё обдумай, а мы пойдём пообедаем, времени у нас много.

И вдруг, неожиданно говорит этот самый следователь такое, отчего мне как-то легче стало:

– Мы обедать собрались, ты нам чего-нибудь подбрось на обед.

У меня в кармане было триста тысяч сумов (примерно $400 – ред.), я их достаю и передаю ему. Он открывает ящик письменного стола и предлагает положить туда деньги. Кладу, а он собирается выйти из кабинета. Что-то у меня в мозгах щёлкнуло, и я преграждаю ему путь.

– Забери деньги, – говорю я ему.

– Почему?

– Потому что ты сейчас выйдешь и придёшь с понятыми, обвинив меня в даче взятки, ведь на деньгах только мои отпечатки пальцев.

– Я что, – говорит он, – подлец, подонок? Я не могу так сделать.

– Нет, – отвечаю, – это я подлец. А ты порядочный, забирай деньги, или я их снова положу себе в карман.

Короче, он забрал деньги, потом позвал автоматчиков, приказал им стеречь меня и уехал. Представляете? Я сижу в диком смятении, не знаю, что и думать, телефона нет, в туалет иду под дулом автомата. В открытую дверь мне был виден коридор, по которому то и дело протаскивали людей, избитых до полусмерти, – всё это действовало на психику. Было ощущение, что я нахожусь в гестапо.

Вдруг в коридоре я увидел знакомое лицо, но виду не подал, поняв, что Садык позвонил «куда надо». Позже я узнал, что ему там ответили: ничего поделать не могут, поскольку новый отдел напрямую подчиняется президенту. Никто не хотел подставлять себя. Знакомые мне люди пару раз проходили мимо кабинета, видимо, пытаясь понять, в каком я состоянии и передать это Садыку.

Начальник вернулся лишь к одиннадцати часам ночи. А что ему – поужинал, выспался…

– Ну, подумал? Я тут навёл справки о тебе, говорят, нормальный мужик, с которым можно дело иметь.

– Для этого тебе нужно было исчезнуть на восемь часов, испортив мне настроение и праздник?

– Давай, рассказывай, что ты тут надумал, отпираться не получится.

– Хорошо, пиши: все теракты в Узбекистане организовал я. Я нанял людей, отпечатал листовки, я распространял их, я давал деньги на организацию и планирование терактов. Я признаюсь во всём полностью.

Надо было видеть его глаза!

– На что ты рассчитываешь?

– Я рассчитываю на то, что это дело должно быть раскрыто до конца! Доложите президенту, что вы поймали еврея-бизнесмена, у которого есть несколько предприятий, который платит налоги, и всё это совершил он. Если вам поверят, покажите меня по телевизору, скажите, что вы поймали самого главного террориста.

Начальник начал смеяться, он понимал, что всё шито белыми нитками, и обвинить меня в чём-то у него не получится.

– Что будем делать? – спросил он меня вдруг.

– Я понимаю, – ответил я, – что вам голодно, надо семьи кормить.

– Правильно понял. Вот у вас, у богатых бизнесменов, деньги есть, вы всё можете купить, а у нас тоже дети, им кушать надо, игрушки надо покупать, мы тут сидим по ночам, работаем, а зарплата у нас, сам знаешь, какая. Где мы должны взять деньги? У тех, кто теракты совершает, кто организовывает их? Да нищие они, ничего у них нет, вот и приходится… Так что, пойдём в подвал.

Мы подошли к лестнице, затем поднялись на один этаж вверх, и он завел меня в кабинет начальника другого управления, смотрю: там сидит Садык. Со слезами на глазах обнялись. Я понял, что избежал чего-то страшного.

– Короче, – говорит начальник отдела по борьбе с терроризмом, - принесите чего-нибудь «на совесть», и дело с концом.

Речь, конечно же, шла о взятке.

– А за что мы должны тебе давать что-то? – спросил я.

– Не умничай, мы можем сейчас прийти к тебе домой и на работу, сделать обыск. Как ты думаешь, найдём ли мы то, что нам надо найти? Обязательно найдём. И что останется от твоей фирмы, от тебя самого? Вот, то-то же! Так что идите, завтра жду вас к десяти утра, сами знаете зачем.

И мы вышли из здания, было два часа ночи, а у ворот меня ждали многие мои сотрудники-мужчины. Все вместе поехали на работу, снова накрыт был стол, выпили за женщин, которые уже к тому времени ушли домой. И тут я сообщаю им, что наверно брошу всё и уеду в Израиль, так жить невозможно. Меня, конечно, начали уговаривать остаться, мол, столько сделано, столько сил и энергии вложено…

Утром собираемся к следователю. Думаем, сколько дать: пять тысяч долларов - мало, десять тысяч – вроде нормально. В принципе – дашь им пятьдесят тысяч долларов, всё равно скажут мало. Так что разделили десять тысяч на две пачки, попробуем сначала дать пять, а там видно будет.

Приезжаем, вручаем пять тысяч.

– Ну, вы даёте, вы что, смеётесь - отделаться за «пятёрку»?

Даём ещё пять, Садык говорит, что и эти деньги заняли, мол, больше нету. Следователь снисходительно соглашается, принимает взятку и отпускает нас с миром. А вскоре его назначили начальником Мирабадского районного отделения милиции города Ташкента.

После этого случая я разговаривал со многими знакомыми, которых тоже вот так вызывали, и которые тоже откупались: кто давал тысячу, кто две, кто пять тысяч долларов. Напомню, что под это дело были арестованы, по разным оценкам, до пяти тысяч человек. Неплохой «урожай» тогда собрали некоторые работники правоохранительных органов.

Это страшное слово «рэкет»

Само по себе оно в переводе обозначает (англ. racket от итал. ricatto – шантаж) вымогательство, обычно принимающее формы организованной преступности с применением угроз, жестокого насилия, взятия заложников.

Думаю, что большинство из тех людей, кто начинал бизнес в эпоху горбачёвской «перестройки» в бывшем Союзе, ощутили на себе это уродливое явление, рождённое отсутствием действующих законов и желанием нажиться за счёт других. При этом использовались силовые методы устрашения, избиения и порой даже убийства. Причём, по нашему рассказу вы поняли, уважаемые читатели, что рэкетирами могут быть не только бандиты и воры, но и власть имущие, и представители правоохранительных органов, которые должны жёстко бороться против рэкета.

Не обошла эта участь и меня, правда, бороться за своё состояние и справедливость пришлось мне самому, конечно, с помощью друзей, хотя и без криминальных авторитетов здесь не обошлось. А было это так: в июне 1990-го года, когда моя фирма только становилась на ноги, а все проекты были еще в голове и на бумаге, мне и моей семье пришлось пережить весьма драматические события.

В то время мой старший сын, Болеслав, уезжал в Израиль. Мы с женой и дочерью Анат, которой тогда было десять лет, должны были вылететь в Москву проводить Славика. Прямых авиарейсов из Ташкента в Тель-Авив ещё не было. За день до вылета у меня было прекрасное настроение – только что купил новенькую машину. Иду от стоянки машин к дому, и тут ко мне подходят двое парней, этакие крепыши, ростом под два метра, и говорят мне:

– Ты Ефим?

– Да, а что?

– Ты должен деньги одному человеку.

– Кому это я должен деньги, не понял?

– Ты не должен знать его, такие как он не рисуются, короче, ты должен ему деньги.

– Какие деньги, за что?

– Как за что? Вот ты работаешь, занимаешься бизнесом, зашибаешь бабки. Живёшь спокойно, никто тебя не достаёт. Пришло время поделиться.

– Хорошо, давайте поедем к этому человеку, которому я должен, я с ним поговорю.

– Такие люди как он, с такими, как ты не встречаются и не разговаривают. Нам поручено получить с тебя деньги, а это двести тысяч долларов. Тот человек даёт тебе месяц на то, чтобы ты собрал нужную сумму. Кстати, дочь твоя с подружками, идя со школы, в магазин заходила. Так что мы всё про тебя знаем. Короче, через месяц отдашь деньги, мы тебе сами звонить будем.

Возвращаюсь домой, жена сразу поняла: что-то случилось, видимо всё у меня было написано на лице. Никогда не думал, что на меня кто-то вот так может наехать и требовать деньги ни за что. Я, конечно, не стал ничего говорить жене, чтобы не пугать семью заранее и позвонил Садыку Курбанову. Он тут же приехал ко мне домой, я ему всё рассказал, как есть. Садык меня успокоил, говорит: езжай спокойно в Москву, провожай сына, а мы тут за квартирой присмотрим.

Когда я через трое суток вернулся из Москвы, нас встретил Садык. Он сказал, что всё тихо, никто не приходил домой, никто не звонил.

Однако, как только я зашёл в дом, раздался звонок.

– Тебе было сказано готовить деньги, а ты вдруг исчезаешь. Ты чё, решил с нами поиграться?

– Во-первых, вы дали мне месяц на подготовку денег, во-вторых куда я хочу, туда и езжу.

– Поскольку ты так себя ведёшь, то срок для дачи денег сокращается до двух недель. А ещё раз выкинешь чего – увеличится сумма, которую ты должен, понял?

Было от чего прийти в смятение. Я предупредил жену, чтобы она никому не открывала. В те времена стало модно иметь в квартирах мощные входные металлические двери, были и у нас такие. Спускаюсь вниз, иду к машине, смотрю, неподалёку стоит «девятка» с затемнёнными стёклами, без номеров. Кто сидит внутри – не разобрать. Сажусь в машину, еду, «девятка» за мной. Я опытный водитель, пытаюсь от неё оторваться – не получается, висит «на хвосте».

Тогда принимаю решение ехать к одному «авторитетному» человеку из криминального мира, понимая, что милиция мне тут не поможет. Когда я подъехал к его дому, следовавшая за мной машина развернулась и уехала прочь.

Меня встретила мать того, к кому я приехал.

– Что случилось, сынок?

– Поговорить с вашим сыном хочу.

– Его сейчас дома нет, будет под вечер, вот тогда и приезжай, часа в четыре-в пять пополудни.

По дороге на работу я постоянно заглядывал в зеркало заднего вида, – «хвоста» не было. На работе мне сказали, что много раз звонила моя жена. Перезваниваю домой, жена вся на нервах и в слезах рассказала, что несколько раз кто-то приходил, стучался, то ли из домоуправления, то ли ещё кто-то. Она никому не открывала. В общем, натуральная боевая обстановка, которая нарушила всю мою привычную жизнь.

Я собрал своих рабочих, объяснил ситуацию, сказал, что мне нужна помощь, чтобы, прежде всего, оградить свою семью от опасности. Мы боялись, что рэкетиры могут похитить нашу дочь Анат. Так что, кто может, я прошу поехать со мной, чтобы прикрыть меня в этой ситуации. Я решил спрятать жену и ребёнка в новой, недавно купленной квартире у своего брата. Никто, кроме самых близких людей не знал, где она находится. Помощь друзей и коллег необходима была для того, чтобы исключить для рэкетиров возможность проследить, куда мы их увезли.

У нас получился целый «караван» из четырёх-пяти автомобилей с людьми, вооружёнными дубинками и кусками арматуры. Первой машиной мы отправили жену с дочкой и с моим братом. В какой-то момент, когда машина с моими родными проехала вперед, другие наши автомобили просто-напросто перегородили улицу, заблокировав движение транспорта. Многие, конечно, выражали недовольство, но никто не хотел связываться с мужиками, у которых были в руках дубинки и арматура.

Так продолжалось более четверти часа. Слава богу, поблизости не оказалось милиции, всё прошло удачно, как я и задумал. Мои близкие успели уехать. Вскоре они без приключений добрались до тайного места. Там дочь и жена скрывались, пока всё не успокоилось.

Приезжаю на работу, сразу звонок телефона, звонили рэкетиры. Снова стали угрожать: вот ты увёз семью, думаешь, что мы их не найдём. Отвечаю, что – да, отвёз, почему вы считаете, что я спрятал их? У меня еще есть время, чтобы отдать вам деньги. Вы сказали – две недели, вот и получите в назначенный срок.

К вечеру поехал к «авторитету», всё ему рассказал, попросил помочь. Тот пошёл мне навстречу, позвал своих парней, послал их разузнать, что и как. Примерно через час те вернулись и говорят, это не местные, наверно какие-то залётные люди.

– Сделаем так, ты никому ничего не рассказывай, ни копейки никому не отдавай, будут тебе звонить, скажи, что деньги ты приготовил и возишь с собой в машине, готов отдать их в любой момент, пусть назначают тебе встречу в любом месте. Тебя будут охранять мои ребята, они знают, что и как сделать.

Итак, я ездил по своим делам, работал, а за мной постоянно следовали две-три машины. Я всегда выходил из машины с большим дипломатом, показывая тем самым, что деньги вожу с собой. Через какое-то время стало ясно, что план не срабатывает. Снова еду к «авторитету». Тот говорит:

– Думаю, что вместе с рэкетирами действует кто-то из твоих друзей или знакомых.

– Исключено, - говорю.

– Не говори так, ничего исключать нельзя. Послушай, расскажи-ка ты своим друзьям и хорошим знакомым об этом случае, только по отдельности каждому. Скажи, что вот, мол, деньги приготовил, а за ними не приходят, как же их отдать. Если это организовал кто-то из твоих знакомых, он должен клюнуть. Тот, кто возьмётся передать деньги, тот и заказчик.

Что ж, я послушался совета, так и сделал, рассказал кое-кому из своих друзей и знакомых. Каково же было моё удивление, когда один из них, мой давнишний друг, коллега, Виктор Никифорович Ионов, юрист по образованию, с которым мы работали на одном предприятии, где он был заместителем директора, приезжает ко мне на работу и говорит:

– Я нашёл их.

– Кого?

– Кто у тебя деньги вымогает. Это «старогородской» тип один, бандюга, он говорит мне - привези деньги, и мы от него отстанем.

– Так давай поедем вместе, я ему при тебе и отдам деньги.

– Нет, так не пойдёт, это страшные люди, я ради тебя решился, сам передам деньги, они такое могут сделать, что не дай бог. Я же понимаю, если что со мной случится, ты мою семью не оставишь, поможешь. Они день и время назначат, я приеду к тебе на работу, заберу деньги и передам им. Договорились?

– Договорились.

Виктор уехал, но мы за ним проследили. На одной из улиц он остановил машину, вышел из неё и к нему подошли те двое парней, которые в первый раз потребовали от меня денег. «Авторитет» оказался прав.

Представляете моё состояние? Глазам своим поверить не мог, что тебя так подставляет тот, с кем ты дружил.

Через пару дней Виктор позвонил и назначил время, когда он приедет ко мне на работу за деньгами. И снова стал говорить о том, что ему страшно, что он уверен – я его семью не брошу, если вдруг с ним что-нибудь случится.

Он должен был приехать ко мне на работу к десяти утра. Перед этим к нам, «на всякий случай», прибыл автобус со спортсменами, их было человек восемнадцать, каратисты, которые рассредоточились по всей территории моего предприятия. Трое, телохранители от «авторитета», сидели в комнате рядом с моим кабинетом. Виктор опоздал минут на двадцать, вошёл в кабинет, видно было, как его всего трясёт.

– Приготовил? – спросил он.

– Приготовил, – ответил я, – только ты опоздал, почему?

– Да ладно, время ещё есть, они меня ждут до одиннадцати часов.

– Витя, скажи мне, что я тебе сделал плохого, что ты со мной так поступаешь? Ты меня что, за идиота считаешь, думал, что я не узнаю ни о чём? Как ты мог так поступить, подвергать опасности мою семью, угрожать мне? Ты же сам юрист, знаешь, как за такие дела наказывают.

В это время в кабинет вошли трое моих «телохранителей». Виктор, конечно, всё понял, и вдруг встал передо мной на колени и со слезами начал просить прощения.

– Как, скажи, я могу простить тебя, - ты нанял бригаду, угрожал моей семье, моей дочери, жене, мне. Сколько тебе остаётся от двухсот тысяч?

– Четверть…

– Пришёл бы ко мне, разве б я не дал бы тебе этих денег.

– Дал бы, конечно, но потом их надо было бы отдавать… Ну, прости ты меня.

«Телохранители» попросили меня выйти из кабинета, я вышел. Сами понимаете, что там потом происходило. Через некоторое время вышел один из троих и сказал мне, что Виктора надо увезти и «убрать». Я ответил, что не позволю этого сделать.

– А это не тебе решать, езжай к хозяину, с ним говори.

Я отправился к «авторитету», прошу его оставить Виктора в живых.

– Ты оставляешь раненого зверя, который тебя же потом и укусит.

– Не могу я по-другому, если это случиться, как потом жить?

– Ладно, это твоё решение, своим прикажу, чтобы его нищим сделали. Всё, что у него есть, теперь братве принадлежит.

Но на этом история не закончилась.

Дня через три звонит мне начальник райотдела милиции, мой хороший друг (вместе учились в институте) Бахтияр Арифджанов:

– Тебе бизнеса мало, так ты теперь рэкетом занялся, – и матом на меня, – всё, знать тебя не хочу.

Приезжаю к нему, пытаюсь выяснить, что случилось. Оказалось, что Виктор написал на меня жалобу в УВД, обвинив меня в избиении, в связях с мафией и с бандитами. Далее эту жалобу передали в райотдел.

Тогда я в свою очередь, рассказал Бахтияру, что произошло на самом деле, как на меня наехали бандиты и какую роль во всём этом сыграл Виктор Ионов, и что у меня есть масса свидетелей по этому делу. Выслушав меня, Арифджанов попросил подъехать к нему в конце рабочего дня.

Приезжаю. Бахтияр ведёт меня в кабинет следователя, где допрашивают Виктора. Увидев меня, тот снова бросился на колени, умоляя простить его. Следователь вышел из кабинета, сказав: «Делай с ним что хочешь…».

– Витя, – говорю, – я тебя не просто спас в прошлый раз, я тебя помиловал, благодаря мне ты ещё жив. Короче, если не хочешь худшего, убирайся совсем из Узбекистана, чтобы глаза мои тебя не видели. Даю тебе несколько дней, уезжай, а иначе – пеняй на себя.

Больше я Виктора не видел.

Апофеоз беззакония и лицемерия

Повторюсь и скажу, что прокуратура республики Узбекистан и судебная система во время следствия по моему делу нарушили множество законов, Конституцию, Уголовный и Гражданский кодексы. Борьба моих защитников-адвокатов, а также показания представителей банков, у которых я брал кредиты, доказывали, что меня с самого начала осудили незаконно. «С какой целью?» – спросите вы. Ответ один – ограбить меня, украсть всё моё имущество, получить во время следствия огромное количество взяток с совершенно невиновных людей.

Мало того, что меня посадили, – во время моего пребывания в тюрьме, а затем и в колонии, всё делалось так, чтобы я оставался там как можно дольше, а то и вовсе не вышел бы на свободу. При той системе вопиющего произвола, которая существует в республике, человек, получивший даже незначительный срок, может провести в зоне в три, четыре раза больше назначенного срока. Потому что для «удобства» следственных органов и судебных инстанций, в зоне существует так называемая мера наказания за нарушения по разным провинностям. Взял воду не там – нарушение! Сел на койку – нарушение! Получил два нарушения в течении полугода – и у тебя нет права на амнистию или смягчение меры наказания.

Напоминаю, меня должны были судить только по трём статьям уголовного кодекса (согласно договору между прокуратурами Латвии и Узбекистана), а мне вменили ни много, ни мало - тринадцать статей. Одну из них сняли на следствии, другую на суде. Оставалась всего одна статья, по которой меня могли осудить. Впрочем, и она была надуманной и подстроенной. Трудно поверить, но меня осудили на десять лет. Прокуратура требовала семнадцать.

Повторюсь: из этого срока я должен был отсидеть только часть, потом меня должны были перевести на вольное поселение и – следующий этап – выпустить на волю, под так называемые «проценты». То есть ты работаешь на свободе и из твоей зарплаты высчитывают определённый процент в пользу государства.

Уже при первой «срезке» срока у меня украли целый год. Должны были срезать три с половиной года, а на поверку убавили два с половиной. Почему? Хороший вопрос! Дело в том, что суд засчитал мне год подписки о невыезде в Латвии – как «отсидку» в неволе. И мне срезали два с половиной года, вместо того, чтобы сократить срок на три года и семь месяцев. И должны были отправить меня на «проценты».

Должны были, но не отправили. Причина? Так ведь я был признан в «сангороде» нетрудоспособным, страдающим заболеваниями. Если ты нетрудоспособен, то и работать на вольном поселении не можешь, «мы вас выпустить в таком состоянии не можем». Вот так!

Простите, господа, а сидеть больному человеку в диких условиях зоны, значит можно? Это нормально? Были случаи, когда на вольное поселение выпускали человека без ноги или без руки, или с какими-нибудь тяжёлыми заболеваниями. Меня же, не имеющего, слава богу, никаких увечий, держали в неволе, угрозами и силовым давлением, обманным путём оформив мне нетрудоспособность.

И ещё раз хочу повториться – меня вообще осудили и держали в зоне незаконно, поскольку не было иска! За что меня было судить, если нет предъявленного кем-либо иска?

Но меня арестовали и осудили, не вникая в дело, не принимая во внимание доводы защиты. Адвокатам просто затыкали рты, угрожая лишить их лицензии. Почему? Потому что преступная группировка во главе с Генеральным прокурором республики Рашидом Кадыровым так решила! И это не просто обвинение в его адрес, а обвинение в преступном сговоре с людьми, находящимися в служебной зависимости от него. Оно основывается на фактах и подтверждается документами.

Первая касающаяся меня амнистия была объявлена ко дню Конституции в декабре 2012-го года. Мне же сократили срок только 11-го апреля 2013-го. Хотя на исполнение амнистии даётся по закону три месяца. А после «срезки» объявляют мне «борт» – так называют в зоне отказ от смягчения меры наказания или отказ суда выпустить тебя на волю по какой-либо причине. Отсюда сленговое слово «бортануть» – то есть обмануть, не выполнить обещание.

Я обращаю на это ваше внимание, уважаемый читатель, потому, что время специально затягивалось, чтобы при «срезке», то есть смягчении меры наказания, моё нарушение оставалось ещё в силе, поскольку нарушение автоматически снимается ровно через год. А у меня получается больше года, и нарушение – не снимается, значит не будет смягчения наказания, а если будет еще одно нарушение, то не будет и амнистии, и, как говорится, «век свободы не видать».

Было отчего опустить руки. Но не такой я человек, чтобы сдаваться. Серьёзно обдумав ситуацию, я понимал, что бороться в зоне с людьми, упрятавшими меня сюда, бесполезно, и я решил зажать обиды и претензии в кулак и бороться за выживание, за скорейшее возвращение на волю. Способы были просты: вести себя дисциплинированно, предельно внимательно и принимать активное участие в жизни зоны, доказывать, что ты «хороший» - во-первых, чтобы не иметь больше нарушений, во-вторых, получить предельно положительную характеристику от администрации.

Я начинаю в колонии активную деятельность, ставлю драматические спектакли, в некоторых играю главные роли: то наркобарона, то торговца людьми, то «вора в законе», где открыто насмехаюсь над ментами и их «работой». Но это же спектакли, так сказать художественный вымысел, от которого руководство колонии было в восторге. На спектаклях вся зона бурно аплодировала «актёрам». Спектакли шли «на ура».

Кроме того, я проводил соревнования по шашкам, поскольку когда-то был чемпионом республики по этому виду спорта. Короче говоря, своим активным «трудом» добиваюсь отмены нарушения. И действительно: нарушения с меня сняли первого сентября 2013-го года, то есть ко дню Независимости Узбекистана.

После этого мне говорит замполит зоны:

– Дай зоне миллион сумов (около $360 – ред.). Скоро суд, будет красиво, если дашь денег, мы об этом дополнительно скажем прокурорам и судьям.

– За что я должен вам давать деньги?

– Э-э, да ладно, дай миллион, у тебя же есть.

Ладно, думаю, бог с вами, скоро суд, дам им эти деньги. Приходят ко мне на свидание, прошу перечислить на счёт зоны миллион сумов. Деньги немедленно поступают на счёт. Это к тому, что те деньги, которые переводятся для заключённого, поступают лишь через несколько месяцев. А мои деньги поступили в тот же день.

Через короткое время замполит снова обращается ко мне:

– Ефим Борисович, дай ещё полмиллиона сумов.

– За что? – моему удивлению нет предела.

– Э-э, дай-да. Красиво будет.

Я подумал, прикинул, и снова перечислил на зону деньги, но уже с тем расчётом, чтобы мне немного осталось на магазин и прочее. Ведь в этом случае деньги поступают быстро. Мне перечислили миллион триста тысяч (около $470 – ред.), чтобы от меня отвязались. Я написал заявление, что миллион перечисляю на зону, а триста тысяч оставляю себе. Но с меня сняли все деньги!

На 13 ноября 2013 года назначается очередной суд, куда администрация зоны представляет списки и характеристики людей, которым назначается изменение меры пресечения или освобождение. Здесь учитывается хорошо ли ты вёл себя, есть ли у тебя нарушения и так далее. Представители суда - сам судья, заседатели, специальный помощник Генерального прокурора республики М. Камбаров приезжают уже с готовыми решениями по тому или иному делу. Никого никуда не вызывают, выстраивают несколько десятков заключённых, а то и пару сотен людей, и выносят решения, объявляя, кому что, кому куда.

И вот на этом-то суде мне снова объявляют: «борт»! Это значит, что изменения меры пресечения придется ждать ещё полгода.

Спрашиваю - почему? За что?! Никаких объяснений никто не даёт. Просто не дают объяснений – и всё тут!..

Через какое-то время получаю решение суда Бостанлыкского района города Ташкента, где в постановлении, помимо всего прочего написано:

«Отклонить внесенное руководством учреждения исполнения наказания №64-3 ходатайство с просьбой о замене не пройденного срока наказания в 4 (четыре) года 1 (один) месяц, 2 (два) дня на более легкое наказание в отношении заключенного Пифлакс Ефима Борисовича. (…) Председательствующий И.М.Обидов».

Вопиющее беззаконие. Рассказываю об этом моим адвокатам, которые немедленно пишут кассационную жалобу в Ташкентский областной суд по уголовным делам, где, в частности, указывается:

«Суд мотивировал отказ тем, что Пифлакс, будучи осужденным за умышленное тяжкое преступление, не раскаялся в содеянном, не признал вину, не сделал выводов, не предпринимает мер для погашения ущерба.

Однако эти доводы суда не предусмотрены никакими нормативными актами, являются надуманными и не могут являться основанием для отказа.

Суд, отклонив ходатайство о переводе в колонию-поселение неправильно ссылается на ч. 3 ст. 74 УК РУз. и ст. 536 УПК РУз., т.к. в этих статьях речь идет о замене не отбытой части наказания, более мягким наказанием, в то время как ходатайство внесено об улучшении условий содержания осужденного, и в соответствии со ст. 104 Уголовно-исполнительного кодекса Республики Узбекистан, улучшенные условия содержания предоставляются осужденным, не имеющим дисциплинарных взысканий по отбытии ими: «…Не менее одной четверти срока наказания, назначенного судом за тяжкое преступление», а ст. 113 УИК РУз, в качестве единственного условия предусматривает только положительную характеристику.

Как видно на момент рассмотрения судом ходатайства, у осужденного Пифлакс взысканий не имелось, характеризовался он положительно, но суд необоснованно отклонил ходатайство администрации УЯ-64/3 ГУИН МВД РУз, в связи с чем осужденный Пифлакс Е.Б. продолжает находиться в местах лишения свободы».

Никакого ответа на эту жалобу нет. Приходится в который раз менять защитника, хватаясь за любую возможность выйти из этого ада. Мои друзья обратились к другому адвокату – Ольге Агаханьянц, которая, ознакомившись с делом, была поражена происходящим произволом и совершенно немотивированными фактами моего содержания в колонии. Она тут же написала новую кассационную жалобу в областной суд по уголовным делам, где буквально по полочкам разложила доводы, свидетельствующие о незаконности вынесенного судом от 13 ноября 2013 года решения.

И вот 27 марта 2014 года мы получаем ответ, и, как ни странно, в мою пользу. В нем говорилось: «Определение, вынесенное Бостанлыкским районным судом по уголовным делам от 13 ноября 2013 года по осужденному Пифлакс Ефиму Борисовичу нельзя считать законным». И предписывалось отменить определение Бостанлыкского районного суда. Ура!

Что ж – АЛЛИЛУЙЯ! Казалось бы, справедливость начинает торжествовать. Приезжает ко мне радостный адвокат и говорит: «Я к вам с хорошими вестями, через несколько дней вас выпускают на свободу...».

Не тут-то было, господа. Кто-то надавил на инстанции, и областной суд снова возвращает моё дело, теперь уже почему-то в суд Кибрайского района Ташкента, но с требованием принять законное решение!

На 8-е апреля 2014 года назначается новый суд. И вот в зоне, в кабинете начальника, в присутствии моего адвоката, в присутствии того же специального помощника прокурора М. Камбарова (суд другого района, а прокурор тот же - как такое может быть?) проходит судебное заседание. И вновь та же «песня» – «борт».

- Не согласны? Подавайте жалобу!

Все в шоке. Снова надо бороться, и я это делаю, не останавливаясь ни перед чем.

Мои адвокаты 2-го мая 2014 года подали новую жалобу, теперь уже в надзорную инстанцию Верховного суда республики.

Ответ на жалобу из Верховного суда от 22 мая 2014 года поразил даже видавших виды юристов – в нем были проигнорированы абсолютно все доводы защиты, в том числе сведения о возмещении ущерба, и просто утверждалось, что «вина доказана», и всё.

11 июля адвокаты подали ещё одну жалобу.

Ответ от 1-го августа 2014 года тот же: «Вина Пифлакс Е. в инкриминируемом ему деянии доказана представителями гражданского истца и свидетелей, также другими собранными по делу доказательствами».

Одновременно с этим моя жена и дочь подали письма-прошения в аппарат президента. Жену приняли и задали ей вопрос: «Как это его держат? Его должны отпустить. Оставьте жалобу – мы рассмотрим её и позвоним вам».

Через какое-то время ей позвонили и сказали, что отправили жалобу в Верховный суд.

1-го августа 2014 года приходит ответ из Верховного суда: «…Поскольку Вы не обладаете правом принесения жалобы в порядке надзора на судебные решения, состоявшиеся в отношении Пифлакс Е., Ваша жалоба оставлена без рассмотрения».

На письмо дочери никакого ответа не последовало, письмо вернулось в том же конверте, что и было послано, без каких-либо пояснений.

И вновь адвокатские запросы, а затем протесты, и отовсюду ответы, которые означают: Пифлакс должен сидеть и баста!

В конце концов, после тяжелейших полугодовых передряг и ожиданий, опять назначается суд. Мне говорит начальник зоны:

– Ну вот, наконец-то, Ефим Борисович, вас выпускают. Нет уже никаких оснований удерживать вас в колонии. Надеюсь, зла на нас не держите?

– Нет, я же понимаю, что от вас это не зависит.

17-е октября 2014 года. Снова суд, на плацу толпа заключённых, настроение приподнятое. Судья, заседатели, представитель прокуратуры, все на месте. Вдруг слышу, как всё тот же специальный помощник прокурора Камбаров, спрашивает:

– А Пифлакс здесь?

– Да, – отвечаю, – здесь! – И я, и многие другие подумали, что мне, как старейшине хотят дать прощальное и напутственное слово заключённым.

– Вы, Пифлакс, отойдите в сторону, а остальных я поздравляю с изменениями, со смягчениями меры наказания.

В тот момент я подумал, что сойду с ума. Я был в шоковом состоянии, не понимая, что происходит. Когда все разошлись, я подошёл к судье и спросил: почему меня не освободили? Тот отвечает: спросите у прокурора.

Подхожу к Камбарову, тот отвечает, что не знает, и предлагает мне посидеть и успокоиться.

Скажите, кто может выдержать такие издевательства? А ведь многие в зоне в таких ситуациях накладывали на себя руки: вешались, бросались вниз головой с верхних этажей зданий, резали себе вены, умирали, не сумев пережить несправедливость. Те, кто меня подставил и незаконно осудил, тоже, наверно, надеялись на это. Но я сильный человек, я жаждал наказать тех, кто сделал мою жизнь невыносимой. Эта жажда придавала мне сил и энергии. Но в тот момент невозможно даже представить, каково было моё состояние. Дома ждали друзья, родственники, уже был накрыт стол, а тут такой облом.

Адвокаты в который раз подают жалобы и протесты, и делают запроcы.

Но спасает меня чудо, а именно ханукальное чудо. Именно 16-го декабря 2014 года меня выпускают на свободу, в день, когда начался этот удивительный праздник – Ханука, который в мире празднуют не только евреи.

Согласно преданию, когда во время восстания Маккавеев (предводители восстания против Селевкидской державы – ред.), Иехуда Маккавей и его воины очистили храм, они не смогли найти ритуально чистое масло, которое годилось бы для того, чтобы зажечь менору (семисвечник) и освятить храм. После продолжительных поисков всё же был найден один небольшой кувшин с чистым маслом, но он был так мал, что его могло хватить только на один день горения меноры. Однако Маккавеи всё же решили зажечь огонь, поскольку храм должен был быть освящён, и тогда произошло чудо: масла хватило ровно на восемь дней, то есть точно на то время, которое требовалось для приготовления нового чистого масла для семисвечника. В память об этом чуде праздник Ханука с тех пор отмечается в течение восьми дней.

Итак, меня освободили по амнистии для тех, кому исполнилось 60 лет. На плацу выстроились двести десять человек. Опять судья, представитель прокуратуры Камбаров, вновь громко спрашивает: «Пифлакс здесь?». Представляете мои ощущения: ну, думаю, сейчас снова оставят в зоне. Оказалось, что нет, выпускают.

Оформление выхода на свободу длилось с полудня до десяти часов вечера. Нам должны были выдать деньги на проезд в транспорте, тысячу триста узбекских сумов (тридцать центов), на что и ушла масса времени. Трудно представить сейчас, как тянулись эти долгие часы, мне они показались вечностью.

И когда я уже находился дома, 31 декабря 2014 года, мой адвокат, наконец, получил ответ из Верховного суда Узбекистана, на свою последнюю жалобу, - что я освобождён из заключения…

20 января 2015-го года я прилетел в Израиль и подал документы на получение гражданства. Но это уже другая история, о которой я намерен рассказать в будущем.

(Продолжение воспоминаний – здесь)