В онкологии не принято использовать термин «выздоровление», поскольку выживаемость тесно связана с моментом обнаружения болезни. Если злокачественная опухоль выявлена в начальной стадии, шансы на выздоровление составляют более 70 процентов. Если лечение завершилось успешно, и во время обследования в организме больного больше не обнаруживаются признаки опухоли, считается, что пациент перешел в состояние ремиссии (восстановления). Впрочем, нужно помнить, что медицина – это не математика, и любые показатели, тем более, прогнозы, здесь носят ориентировочный характер, лишь отражая вероятность благополучного исхода лечения.
Проблем в этой области хватало всегда. Еще пару лет назад онкобольные при встрече с журналистами жаловались на дефицит эффективных препаратов (те выдавались по записи бесплатно, но не до всех доходили; их реализовывали из-под полы, нередко завышая стоимость). Пациенты платили за всё – лекарства, бинты, уколы, за короткий срок выкладывая многие тысячи долларов. Их семьи вынуждены были продавать машины, квартиры, поскольку лечение рака обходится в астрономические суммы. Стоимость одних только противоопухолевых препаратов варьировалась от 20 до 2000 долларов, в валютном эквиваленте.
Современные же химиопрепараты и лекарственные средства, облегчающие переносимость химиотерапии, не всегда может позволить себе купить даже обеспеченный, по узбекистанским меркам, человек. Например, стоимость таргетных препаратов (вещества, блокирующие рост и распространение злокачественной опухоли - авастин, герцепин, мабтер и прочие) доходит до 600-800 долларов, а вместе с химиотерапией - до 1500 и выше.
«На сегодняшний день стоимость одного курса химиотерапии при лечении дешевыми препаратами составляет в среднем около 50 долларов, а дорогими – в среднем 1500–2000 долларов. Стоимость большинства химиотерапевтических режимов - около 150–250 долларов. Но даже и эта сумма не всем оказывается по карману», - сообщало в июне 2019-го издание Apteka.uz. Особо подчеркнув, что внедряемый с недавнего времени в России новый тип вакцины Provenge, приготовленной из клеток самого пациента (которые «обучают» в лаборатории специальным образом распознавать клетки рака, а после этого вводят их обратно в кровь, чтобы иммунная система больного уже самостоятельно справлялась со злокачественными клетками) и способной продлить жизнь больного на 4 месяца, стоит порядка… 93.000 долларов. Для рядовых узбекистанцев это из области фантастики.
Поверил бы вчерашний пациент онкоучреждения, переживший в свое время все муки в связи с невозможностью полноценно лечиться из-за дороговизны дефицитных лекарств, если бы ему сказали, что раковых больных государство сейчас содержит за свой счет?
Скорее нет, чем да. А вот по мнению директора Ташкентского городского филиала Республиканского специализированного научно-практического медицинского центра онкологии и радиологии (РСНПМЦОиР) Мирджалола (в узб. написании Миржалола – ред.) Джураева, хирурга-онколога, доктора медицинских наук, профессора, научного руководителя отделения хирургии рака желудка и пищевода РСНПМЦОиР, автора нескольких сотен научных статей и монографий, обладателя множества наград и регалий, воспитавшего сотни достойных учеников, «Узбекистан в перспективе имеет все шансы одержать победу над многими видами рака», так как государство централизованно занимается проблемами онкосферы.
Ташгорфилиал РСНПМЦОиР
Ниже - интервью с профессором Джураевым о буднях и проблемах медучреждения, которым он руководит всего полгода, будучи направленным сюда из Самарканда. Но даже за этот короткий срок, по словам коллег и пациентов, опытный специалист с 42-летним стажем уже успел снискать заслуженное уважение в коллективе тем, что добился многих изменений для искоренения в клинике коррупции и улучшения лечебно-терапевтической ситуации в целом.
- Миржалол Дехканович, как сегодня обстоят дела с обеспечением ваших больных лекарственными препаратами, которые раньше всегда были в дефиците?
- Начиная примерно со второй половины минувшего года (после того, как в мае 2021-го президент Шавкат Мирзиёев лично ознакомился с положением дел в этой сфере), лекарственная политика в онкологических учреждениях республики резко изменилась в лучшую сторону. Что касается непосредственно нашего филиала, в настоящее время мы обеспечены эффективными лекарственными препаратами процентов на 70-80, и, надеемся, это и впредь будет на стабильной основе. Главное – благодаря централизованным оптовым госзакупкам мы сняли с повестки дня слово «дефицит», и все наши больные, а их сейчас, вместе с детским отделением, свыше 235 человек (больница рассчитана на 255 койко-мест), получают все необходимые лечебные препараты, причем абсолютно безвозмездно.
Вот только на днях разгрузили очередной «КамАЗ» профильных медсредств (очень результативные суперсовременные химиопрепараты плюс к ним так называемые сопроводительные – для закрепления терапевтического эффекта; другое дело, что хватает их всего на 2-3 курса лечения) зарубежного производства, в их числе и безумно дорогие таргетные препараты – стоимостью 6-8 и более миллионов сумов ($550-750 – ред.). Из того объема, что мы попросили у правительства с начала года, уже получили более 90 процентов! В нашем арсенале сейчас имеются практически все необходимые химиопрепараты и основные таргетные.
Учитывая, что до 2015 года на всю республику отпускали менее 1 миллиона долларов на закупку химиопрепаратов, а сегодня мы заказываем их на 15 миллионов долларов, и это еще не предел, - то изменения действительно колоссальные. К тому же, бюджет ныне покрывает больным и дорогостоящие морфологические анализы в частных лабораториях, о чем раньше даже мечтать было нереально.
Чтобы избежать нарушений закона при распределении лекарственных средств, я, уже имея положительную практику во время работы в Самаркандском областном филиале РСНПМЦОиР, я решил сделать и здесь таким образом, чтобы об этом были осведомлены и лечащие врачи, и их пациенты. Вызвав к себе одновременно и тех, и других, стал объяснять, что, мол, вот такой-то дорогостоящий препарат, назначенный, скажем, больному Шукурову или Сидорову, выдается ему государством абсолютно бесплатно, и он никому ничего за это не должен. Врачам же я поставил условие, чтобы обосновывали необходимость применения таких учетных лекарственных препаратов, предоставив подробные протоколы с личными данными и подписью больных (расписки), что они по факту получили назначенное врачом. Такой открытый подход облегчает работу и потенциальных аудиторских проверок и, к тому же, восстанавливает доверие пациентов к самому процессу прозрачного распределения суперэффективных медикаментов согласно внутренним потребностям.
Ташкентский городской онкоцентр
Могу сказать, что в настоящее время у нас неплохо обстоят дела и с оснащением клиники современным медоборудованием: есть полный комплект лучевой терапии, в скором времени ожидаем установки японского эндоскопического набора (эндоскоп, колоноскоп), приобретенного через аукцион, в декабре купили УЗИ-аппаратуру. В заявке на 2023 год значится новый заказ на уникальное суперсовременное медоборудование и широкий набор инструментария для малоинвазивной хирургии по последнему слову техники (общей стоимостью 650 тысяч долларов). Теперь сами удивляемся: как раньше могли обходиться без всего этого?!
- При беседе с вашими больными они признались, что «с некоторых пор повара стали готовить очень вкусно» – люди даже просят добавки...
- «Секрет» прост: с первых дней своего назначения стал убеждать коллег в необходимости перейти на питание больных по аутсорсингу (аутсорсинг - отказ компании от самостоятельного выполнения ряда некритичных для бизнеса функций и передача их стороннему подрядчику, профессионально специализирующемуся на оказании таких услуг – ред.) (одним из первых его по Самаркандской области вводил я сам), заключив договор на поставку готового меню с одним из местных точек общепита. Не всем поначалу нравилась эта идея – понятно, почему. В итоге нам удалось-таки договориться об обеспечении пациентов ежедневным полноценным питанием по новому методу (кстати, оказалось недорого - из расчета всего 25 тысяч сумов ($2,3 – ред.) на человека), исключив при этом практиковавшиеся прежде при закупках и готовках коррупционные составляющие. К тому же, немалая часть всей этой заготовленной впрок в сотнях килограммов продукции портилась. Плюс теперь освободилось много места – основные помещения, где раньше хранились продуктовые запасы для готовки обедов, можно использовать для других первоочередных целей. Если до этого очень много готовой продукции выбрасывалось в качестве отходов, то с вводом в больничное меню кормежки по аутсорсингу многие стали даже просить добавку - пришлось немного расширить заказ. Что же касается стоимости такого улучшенного питания, так на то и выходит – мы не остаемся в накладе, скорее даже наоборот.
- Какие проблемы внутри клиники являются для вас наиболее актуальными?
– Главная из них – отток квалифицированных врачей или средне-низшего медперсонала в частные клиники. Разумеется, я не могу удержать опытную медсестру с зарплатой в 1,5 миллиона сумов ($140 – ред.), если она изъявила желание уйти от нас – ведь в частном медучреждении ей будут платить в среднем в два раза больше. То же самое – с санитарками, которые здесь получают в месяц всего 1 миллион 200 тысяч сумов ($110 – ред.), а им жить надо. На текущий момент у меня не хватает одних только медсестер порядка 12-15 человек! А каково отпускать врача-профессионала с большим стажем работы? Однако, скрипя сердце, приходится, так как я не могу ему платить выше тарифной сетки – а это всего-навсего 2 миллиона сумов (менее $200 – ред.). Расширяющийся же частный сектор забирает у нас лучших специалистов – рыночная политика, ничего не поделаешь. Даже те неопытные медсестры, которых мы вынуждены сейчас принимать в силу дефицита кадров, набравшись опыта у нас, позже всё равно уходят в коммерческие клиники. Так и говорят: извините, мол, простите, с вами работать – одно удовольствие, но у нас – семьи, дети…
В Самарканде в этом смысле ситуация была иная – в нашей больнице стояла очередь из 70-80 резервных медицинских сестер. Спрашиваете, почему так? Да потому, что там сеть частных клиник еще не так развита, как в Ташкенте, но в скором времени, на мой взгляд, положение с нехваткой кадров в госмедучреждениях и там ничем от столичного отличаться не будет.
Второй момент – надо срочно что-то предпринять на законодательном уровне для того, чтобы защитить наших медработников от нападений агрессивных лиц (в основном это родственники тяжелобольных). По внутренней статистике, их [нападений] не менее десятка в год. В последнее время нередки случаи, когда медики оказываются боксерской «грушей» в руках у потерявших над собой контроль людей. Врачи – не боги, и они не должны нести ответственность за летальный исход больных, которых те же родные доставляют в больницу в последний момент, в крайне тяжелом состоянии, что пациенты умирают на глазах у лечащего персонала. Подобные инциденты часто имеют место в преддверии новогодних праздников. Но у врачей нет времени ходить по судам, их ждут больные, хотя бывают и очень плачевные последствия, которыми занимаются правоохранительные органы.
- Можете вкратце пояснить: что означает в онкологии фраза «улучшаются показатели пятилетней выживаемости»?
– Само понятие «пятилетняя выживаемость» означает, что шансы выжить в течение 5 лет с момента первичного диагностирования, когда риск рецидива становится минимальным, у больного обнадеживающие.
И если эти люди продолжают жить под наблюдением врачей, значит, они успешно прошли порог той самой пятилетней выживаемости. Могу с уверенностью сказать, что в сравнении с тем, что было пять лет назад, дела у наших пациентов гораздо лучше – смертность ощутимо отступила. Если быть более конкретным, в год у нас наблюдается всего 6-7 случаев летального исхода на 3000 операций. Не считая, конечно, тех случаев, когда мы вынуждены принимать у себя тяжелобольных, чьи беспечные родственники решили прибегнуть к помощи врачей уже на последней стадии заболевания. Но это уже совсем другая статистика.