- Расскажите немного о себе. Откуда вы и как оказались в Красногорске?

- Я родилась в деревне, в Житомирской области Украины в 1956 году. Моя мама оттуда, а папа – самаркандский. Именно он перевез нашу семью в Узбекистан. Жили в Ильичевском районе Сырдарьинской области. После окончания школы я вышла замуж за военного, который в 1987 году погиб в автокатастрофе. После этого мы с дочерью и сыном переехали в Ташкент. Здесь наши родственники купили квартиру и нас в ней прописали, а жили мы на съемной квартире – на массиве Сергели.

Я с красным дипломом окончила Голодностепский коммунально-строительный техникум, отделение – промышленно-гражданское строительство. Затем работала на разных стройках и мастером, и прорабом, и старшим диспетчером. В средней школе преподавала труд и даже на подмене иногда вела «началку» и продлёнку. В хокимияте (администрации – ред.) Мирзо-Улугбекского района [Ташкента] – инженером по эксплуатации. Тяжело, конечно, приходилось: днем работала в хокимияте, ночью, - чтобы никто не видел, потому что было стыдно, - подметала улицы.

- А что же родственники – только пропиской вас обеспечили?

- Да, потому что я от них ничего не просила, и до сих пор мне от них ничего не надо.

- Ну а дети – у них какое образование?

- Дочь окончила курсы при салоне красоты – она с мужем живет на Кипре, где и работает по специальности. А сын, который отставал в развитии, – только школу, да и то вспомогательную.

Красногорск. Фото Сида Янышева

- Как вы очутились в Красногорске?

- Постоянно жить на съемной квартире было с финансовой точки зрения невозможно, и я потихоньку копила деньги. Плюс, одна знакомая, которая работала в банке, подкидывала нам по одному-пять долларов. В общем, 20 лет назад мне постепенно удалось скопить денег на самую дешевую однокомнатную квартиру в Красногорске. За полторы тысячи долларов. Но здесь работы не было, и я ездила на Куйлюк (ташкентский массив, - прим. авт.), где на базаре поначалу работала ревизором по туалетам, а потом кассиром и оттуда ушла на пенсию.

- А сын где-то работал?

- Нет, его нигде не брали, потому что у него была шизофрения и вдобавок эпилепсия. Но и пенсию не давали: для ее оформления нам нужно было сделать МРТ (магнитно-резонансную томографию – ред.), и эта процедура стоила миллион восемьсот тысяч [сумов], а у меня таких денег не было. Чтобы оформить ему инвалидность, где я только не была: и в Минздраве, и в милиции, но везде мне отказывали. В прошлом году я попросила у одного депутата из Юнус-Абадского района, где я прописана, о материальной помощи, он меня внимательно выслушал и затем ее выделил. Но когда она пришла, мой сын уже умер.

- Когда это произошло?

- В этом году. Точной даты я не знаю, но мне сказали, что 13 января. В начале января он сильно заболел. А я как раз собиралась ехать за пенсией, которую получаю в Ташкенте. И ему говорю: давай вместе поедем в Ташкент, посидим в кафе. А он отвечает, что очень плохо себя чувствует. Хорошо, говорю, тогда закройся дома и никуда не выходи, никому дверь не открывай, пока я не вернусь. Уехала, получила пенсию, и тут мне кто-то незнакомый звонит на мобильный и говорит: ты своего сына не ищи – всё равно нигде не найдешь. Я бегом приехала в Ташкент – дома его не оказалось, обошла сначала весь Красногорск, потом поехала на Куйлюк – нигде его нет.

- Почему на Куйлюк?

- В последнее время он сильно пил и мог уехать туда, и я знала, в каких местах его искать. И вот, когда не нашла, отправилась в милицию, рассказала про звонок и странное предупреждение, но у меня не приняли заявление. Я развесила объявления с его фотографией по всему нашему городу и в Ташкенте – в тех местах, где предположительно он мог быть. Пять месяцев я его искала сама – милиция никак не реагировала, а в Красногорске меня уже на порог не пускали, типа бабка вообще с ума сошла. Хотя там уже знали, где он и что с ним. Как-то я поругалась с соседкой, и она мне крикнула: мои дети сидят дома, а твоему сыну голову отрезали и выбросили на кладбище. Кроме того, все мои знакомые в городке говорили, что его убили. Я побежала в ОВД, рассказала про это, спрашиваю, откуда у них всех такая информация? Они молчат и только между собой шепчутся. К тому же потом я узнала, что в милиции Красногорска людям надевают наручники, на голову пакет и бьют их, а потом выкидывают куда подальше.

- За что?

- Ну, мало ли: кто-то в чем-то провинился – пьет, не работает, где-то подрабатывает…

- То есть, вы предполагаете, что его так же могли задержать?

- Нет, но я знаю, что они при встречах все время ему говорили: уезжай отсюда, еще раз тебя увидим – не обижайся. Хотя раньше у нас был участковый, который знал, что у сына эпилепсия и в случаях приступа сам вызывал ему «скорую». И в скорой помощи тоже все о нем знали. Несколько лет назад я его устроила на работу – на телефонную станцию телефонистом. А когда он залез на столб, и у него начался приступ, начальник сказал – бабуля, так не пойдет, если он умрет, я отвечать не хочу, - и уволил. И вот после этого у сына просто опустились руки – он стал пить, надолго уходить на улицу.

- И как в итоге вы его нашли?

- У нас был участковый - Шавкат, и вот он мне говорит страшные слова: что ты его ищешь, ты его нигде не найдешь, там, где он лежит, ему хорошо. А я ведь подобные слова уже слышала по телефону от незнакомца. Я сразу поехала в прокуратуру Ташкента, говорю: помогите, пожалуйста, я пять месяцев ищу сына и его нигде нет. Они открыли свой журнал: о, говорят, вашего ребенка уже захоронили. Начали на меня кричать: а где вы были? Позже я узнала, что его тело было обнаружено 13 января между вторым и третьим этажами 9-этажного дома на массиве Куйлюк.

Я поехала в 1-й центральный ташкентский морг, и там мне предъявили на мониторе компьютера на опознание его фотографии – я сразу узнала сына. Ну и выдали мне заключение судмедэксперта и номер могилы на кладбище Урта-сарай. Как выяснилось, его похоронили на безымянной карте, куда хоронят все неопознанные трупы. Но я все равно сомневаюсь, он ли там или кто-то другой. Поэтому я хочу добиться его эксгумации. В городской санэмидемстанции говорят: можно это сделать, если доказан криминальный характер смерти, а в вашем случае это не доказано, он умер своей смертью. На основании заключения экспертизы морга, где написано, что у него в крови было 3,2 промилле спиртного, а это якобы смертельная доза. В общем, я сейчас потихоньку откладываю деньги на эту эксгумацию. Я своего сына узнаю: у него был 50-й размер обуви и длинные, музыкальные, пальцы. Ну и, если я его опознаю, то хотела бы перезахоронить на том же Урта-сарае, но на нормальной карте и уже с именем, по христианскому обряду.

- Расскажите, когда и с чего начались ваши проблемы с соседями и сотрудниками красногорского ОВД?

- Эти проблемы начались давно: уже на четвертый день после моего переезда в Красногорск в половине двенадцатого ночи ко мне пришли четверо сотрудников ОВД, стали стучать в дверь, я не открыла, сказав им через дверь, что время уже позднее. Они говорят: такие грамотные, как вы, приезжают, права свои качают, а мы своим детям квартиры купить не можем.

Наутро я пошла в ОВД и спросила, на каком основании ко мне приходили ночью. Начальник милиции поговорил со своими коллегами, и они тогда, кроме участкового, перестали ко мне ходить, и больше никаких проблем не возникало. Потом, когда для устройства на работу на телефонную станцию моего сына понадобилась прописка, я в эту квартиру его прописала. Будучи ее владелицей, сама я осталась с ташкентской пропиской.

Проблемы с соседями начались лет 5-6 назад. То их дети куда-то залезут, то сарай мне разломали, то банки оттуда украли – вот из-за таких бытовых, казалось бы, мелочей я с ними и ругалась. Помню, тогда же одна из моих соседок, родственница председателя махалли (квартала – ред.), впервые мне сказала: «Мы здесь хозяева, это наша земля – уезжай в свою Россию». При этом добавила, что она юрист. Я говорю, если ты юрист, покажи мне дорогу в Россию – я никогда там не была и мне туда ехать не к кому.

Разгорелся скандал, пришел участковый, я ему сказала, что национальный вопрос поднят не мной, а соседкой. В общем, пришли к перемирию, и соседка пообещала, что больше таких разговоров вести не будет. Хотя после этого соседи постоянно меня гонят в Россию. Но я им отвечаю, что гектарами здесь собирала хлопок, за это получала премии. Вы, говорю, хозяева земли, знаете, на какой день зацветает хлопок и на какой день он созревает? Нет, а я всё знаю. В России меня никто не ждет, но при этом все свои силы я растратила на нашу страну. Здесь родина моего отца – почему я должна куда-то ехать?

Красногорск. Фото Сида Янышева

- Теперь про четырех собак – когда они у вас появились?

- Двум старшим собакам уже по 10 лет, третьей два года, четвертой семь месяцев. Они у меня все привитые, у всех есть паспорта.

- И когда начались проблемы из-за собак?

- Эти проблемы были и раньше, когда их еще не было. Однажды, когда мы уехали в Ташкент за продуктами, ко мне в окно второго этажа пытался залезть милиционер Хамдамир (или Хондамир – ред.) – для этого он притащил лестницу. Перед соседями он оправдался тем, что у меня якобы есть бомба. Потом соседи начали просить меня, чтобы я продала им квартиру: то одной сына надо женить, то у другой детям негде жить. На самом деле у них у всех всё было. Я отказывалась, тогда они в отместку развесили по городу объявления о том, что моя квартира продается, и ко мне начали ходить покупатели.

В конце концов, ко мне пришел молодой начальник нашего УВД. Ему соседи рассказали, что мой сын – алкаш, а старуху можно переселить. И вот он начал предлагать мне переселиться в дом на улицу Полетаева. Он, видите ли, спит в своем кабинете на креслах, а в моей квартире, находящейся рядом с УВД, он мог бы отдыхать. Я отказала. И как раз после этого начались наезды на сына, чтобы он уезжал.

- Но в последнее время вас третируют именно из-за собак?

- Да, они почему-то пришли к выводу, что собаки им мешают, дескать, если собак удалишь, мы тебя оставим в покое. Но я знаю, что собаки – это лишь повод придраться. И до собак были всякие козни: то они мне под дверь что-то нальют или насыплют, то кал подложат, один раз два окна разбили баклажками с песком. Были и разные провокации: однажды я выхожу из квартиры с собачкой, а под дверью сидят парни и говорят: «Ну, давай, пусть она укусит – деньги заплатишь». Неделю назад участковый мне заявил, мол, давайте квартиру меняйте на дачу за городом. Ну а там, как я думаю, легче всего было бы меня просто убить. Я говорю – нет.

В этом году меня трижды избивали. Первый раз было в августе: ко мне подошел на улице какой-то мужик, которого я видела впервые, спросил, как меня зовут, и тут же ударил по лицу, я упала, а он продолжил побои ногами. Хорошо, за меня тогда заступился брат нашего газовика Марат, так в итоге и ему сильно досталось.

Второй раз – дней через десять. Я вывела на прогулку собак, смотрю, во дворе стоит моя беременная соседка Рано – сноха владелицы продуктового магазина Клары. Ну, я обошла дом кругом, зашла в подъезд, и тут прибежала с ножом эта Клара. Говорит, если у ее снохи случится выкидыш, она зарежет и меня, и моих собак. Я ей сказала, что плохо себя чувствую, давай поговорим в следующий раз, и зашла в квартиру.

Тут понабежали другие соседи, начали стучать в мою дверь. Я вышла на улицу. Тут приехали сотрудники ОВД, схватили меня и поволокли к машине, бросили на капот, дважды пнули и в нее запихнули. У меня даже остались на руках синяки. В тот же вечер в кабинете участкового соседи мне по поводу собак устроили показательный суд. Я хотела пить, меня с трудом отпустили во двор. Я напилась, но обратно возвращаться не стала. Чуть позже пришел участковый, сказал: пойдемте. Они все ушли, я зашла к нему, написала объяснительную, и всё на этом.

Третий случай произошел недели две назад. Напавшими на меня стали вот эта Клара, ее сестра Сайера и моя беременная соседка Рано. Я шла по своему двору, и перед входом в мой подъезд Клара начала меня провоцировать, сказав: вот посмотрите, идет свинья вонючая, убила своего сына, а теперь ходит и радуется. Я не смогла смолчать и ответила: во-первых, я не свинья и не вонючая, а во-вторых, если тебе так завидно, что тебе мешает – убей своего, ходи и радуйся.

При этом я вела на поводке свою маленькую слепую собачку и не могла представить, что Клара побежит за мной. А она побежала, догнала сзади и стала меня колотить. Это увидела ее сестра, выбежала из магазина и присоединилась к избиению. При этом Клара стала кричать: соседи, выходите, будем ее убивать. Сорвала с собаки поводок и начала им меня душить. Я с трудом высвободилась. Подбежала беременная Рано, которая держала меня сзади за волосы, а эти две с боков меня били. Потом опрокинули на землю и все трое принялись меня пинать.

Чуть раньше другие соседи вызвали участкового Шахзода, он приехал и, пока меня били, стоял в сторонке и разговаривал по телефону. Потом крикнул им: всё, хватит, тащите сюда. Они меня потащили и бросили на капот его машины. Шахзод сразу хотел увезти меня в УВД, но я настояла на том, чтобы завести собачку домой. Потом мы с ним поехали в УВД, там я написала заявление об избиении, после чего он повез меня на экспертизу.

Людмила Волкова. Фото из Фейсбука

Там участковый попросил эксперта написать в заключении, что якобы я сама упала. Ну, он так и написал: побои недоказуемы, возможно, синяки на теле старые. После этого я поехала в Ташкент, и в 7-й юнусабадской больнице провели обследование, рентген, и пришли к заключению, что да, это побои, причем свежие. С этими результатами я вернулась в Красногорск и отдала копию заключения с фотографиями участковому.

5 ноября состоялся суд в Ангрене (город в Ташкентской области, в чьем административном подчинении находится Красногорск, - прим. авт.), на который я приехала одна, а эти женщины с еще какими-то людьми явились на трех машинах: дескать, эти люди – их защитники. Судья, который даже не представился, спросил меня: а где ваша защита? Я говорю: а зачем мне защитник, если я потерпевшая?

Затем он меня спрашивает: как вы могли избить этих трех женщин? Я говорю, что не я их била, а они меня. Он говорит, что у них есть заключение медэкспертизы о телесных повреждениях. Как выяснилось, речь шла о царапинах на шее у одной из них. Затем спрашивает, есть ли у меня доказательства моей невиновности. Я говорю, да, конечно, полезла в сумочку за результатами экспертизы, на что он говорит: куда вы полезли, я вас сейчас накажу за неуважение к суду.

В конце концов, он спрашивает меня, считаю ли я себя виноватой, я говорю - нет. Он: как же нет, если вы, избив трех женщин, совершили мелкое хулиганство? Я отвечаю: как я могла их избить, если вешу 45 килограмм, а они – 360 в сумме? На это судья говорит: я вам даю на примирение две минуты, и нас вывели из зала суда в коридор. Клара подчеркнуто вежливо говорит: простите меня, пожалуйста. Я промолчала. В итоге судья дал нам неделю на примирение, дескать, если оно не произойдет, он назначит нам обеим штраф в 5 минималок или арест на 15 суток.

Людмила Волкова

- Еще один важный момент: на своей странице в Фейсбуке вы рассказали о том, что стали свидетельницей изнасилования. О чем идет речь?

- Это произошло минувшим летом. В моем доме жила пожилая женщина – полуслепая тетя Вера, которая переехала в Красногорск из Чирчика, и к которой я приходила и помогала по хозяйству. И вот я пришла к ней утром, звоню в дверь, она не открывает. Я заглянула в окно и увидела, что какой-то молодой мужчина, поставив на четвереньки, ее насилует. Как позже выяснилось, перед этим он ее хорошо избил, а у нее были повышенные сахар и давление.

Я начала кричать ему: что ты делаешь? Побежала к участковому, он говорит: там воняет, я туда не пойду. Кое-как его уговорила, пригрозив, что в противном случае позвоню на 102. В общем, пошли мы, но, разумеется, насильника уже не было. В общем, после всех разборок мне в ОВД заявили, что изнасилование недоказуемо. Ну ладно, говорю, разбирайтесь сами, и ушла домой.

После обеда ко мне прибегают соседи и кричат: пойдемте, там тетю Веру опять насилуют. Как выяснилось, дверь в ее квартиру осталась открытой, в нее зашел какой-то 70-летний дед, разделся догола и тоже начал ее насиловать, а у женщины уже никаких сил сопротивляться не было. Соседи увидели все это и начали снимать происходящее на телефоны, а потом мне говорят: вот, теперь доказательства есть. Они сами связали деда веревкой, вытащили на улицу, стали его бить и лишь потом вызвали милицию. Те приехали, забрали его. Но теперь эти оба мужика почему-то гуляют на свободе, а тетя Вера на утро после изнасилования умерла.

- Но почему же не привлекли к ответственности хотя бы старика, ведь его вина была доказана?

- А потому что со стороны потерпевшей никакого заявления не поступило, а мы, соседи, люди посторонние, не родственники, и подавать заявления не имеем права. К тому же, зачем им это нужно? Дед старый, а в случае с молодым насильником никому лишняя волокита не нужна. Как говорится, нету тела – нету дела.

- Ну а вам, как свидетелю первого изнасилования, никто не угрожал?

- Нет, угроз не поступало, но началась травля с тремя избиениями, о которых я только что рассказала. Меня стали выживать из моей квартиры. Они, как мне представляется, рассуждают так: в этой квартире был прописан только мой сын, теперь его нет, а меня можно просто куда-нибудь переселить или убить.

У меня в квартире ржавая труба протекает, я пошла в ТЧСЖ и говорю: денег на новую трубу у меня нет, вы мне, пожалуйста, отрежьте ее на первом этаже. Слесарь спрашивает: а вы что, уезжаете? Я говорю: да, уезжаю. Говорит: в Россию что ли? Я ему: какая тебе разница? Он: вот когда в Россию уедешь, мы придем и отрежем…