Схемы притона. Как милиция и местные власти превращают граждан Узбекистана в бомжей

Четверг, 02 Августа 2018

Масштабный отъем квартир ташкентцев и жителей других городов Узбекистан в 2014-2017 годах – не случайные перегибы в борьбе узбекской милиции с расплодившимися «притонами разврата», а подлинная цель всей этой «духовно-нравственной» кампании, которая с самого начала была затеяна ради отъема нескольких сотен квартир и последующего обеспечения ими лояльных власти силовиков, в первую очередь участковых милиционеров. Об этом свидетельствуют документы уголовных дел, об этом в разговорах с пострадавшими проговаривались сами судьи, тихо объясняя, что распоряжения идут с самого «верха», от президента (имелся в виду Каримов), и потому они не в силах что-либо изменить.

Прояснилась общая картина правительственного «заказа»: примерно в 2014-2015 годах (о более ранних случаях данных нет) президент Каримов распорядился снабдить силовиков служебным жильем, за счет изъятия последнего у разного рода нехороших людей, в частности, содержателей притонов. Руководители всех ведомств получили указания обеспечить выполнение президентского поручения в установленный срок. После этого «притоны» стали выявляться повсеместно, причем, чем дальше, тем больше; МВД не успевало отчитываться об обнаружении всё новых и новых, пресса бездумно тиражировало «победные» пресс-релизы милицейских ведомств. Квартиры, где их якобы находили, объявлялись «орудиями преступления» и на том основании конфисковывались. На самом деле ежемесячные реляции о выявленных притонах были завуалированными отчетами о выполнении президентского задания.

При этом признаки притона в законодательстве Узбекистана определены достаточно ясно: он подразумевает регулярность, неоднократность его посещения, а также наличие в нем проституток. Однако эти признаки намеренно игнорировались, и после показательного «обнаружения» в квартире, снятой подставным арендатором, некой парочки, недвижимость изымалась и переводилось на баланс районных администраций (это первый этап), а все последующие суды, вплоть до Верховного, полностью поддерживали это решение (второй этап). На третьем этапе собственность граждан передавалась участковым милиционерам. То есть, перед нами подлинный заговор правящей верхушки против рядовых узбекистанцев, с участием многоуровневого государственного аппарата - оперативников, председателей махалли, судей, прокуроров и сотрудников хокимиятов (администраций), выступающих как единая ОПГ.

В некоторых случаях уже изъятые квартиры возвращались своим владельцам, это происходило, как правило, когда усилия подставного квартиранта оказывались чрезмерными и за короткий срок он ухитрялся «сдавать» оперативникам слишком много арендованных им квартир (по рассказам пострадавших, от шести до нескольких десятков). Вероятно, это происходило во избежание ненужной огласки, так как соучастие правоохранительных органов сразу же становилось очевидным, и могло бы привлечь внимание международных наблюдателей. В отдельных случаях, как можно предположить, недвижимость возвращалась на некоторое денежное вознаграждение.

Кампания по захвату квартир завершилась через год после смерти Каримова. В октябре 2017-го был принят закон об отмене конфискации имущества у лиц, не причастных к совершению преступлений. Несмотря на это Мирзиёев фактически поддержал результаты этой кампании: при нем она велась в течение года, и была прекращена лишь после выполнения задания по обеспечению участковых квартирами, предусмотренного его же постановлением от 20 апреля 2017 года «О дополнительных мерах по обеспечению инспекторов по профилактике опорных пунктов органов внутренних дел служебным жильем».

Оно предписывало органам государственной власти сформировать жилищный фонд, в том числе из квартир, обращенных в доход государства, и наделить последними инспекторов профилактики (участковых). В соответствии с ним только в Ташкенте в 2017-2018 годах участковым милиционерам должно было быть предоставлено 537 квартир (а ведь конфисковывались и частные дома). 20 июля 2017-го во время брифинга замначальника ГУВД Ташкента Дониёр Ташходжаев озвучил некоторые итоги кампании - с начала года в столице было выявлено «400 притонов». А заместитель начальника Управления профилактики преступлений Шавкат Мирзаахмедов 11 января 2018 года сообщил, что «до сегодняшнего дня [инспекторам профилактики] выдано 1103 единицы служебного жилья».

Таким образом, Мирзиёев свернул кампанию по захвату квартир, но закрепил ее итоги, как это изначально и предусматривалось, - тем более что фактический план, установленный уже не Каримовым, а им самим, был выполнен или близок к завершению. Вероятно, предполагалось, что всё «прокатит», и «перераспределение» отобранных у граждан домов и квартир останется незамеченным. Однако в эпоху интернета скрывать такие вещи становится трудно. О том, как власти Узбекистана при поддержке государственно-полицейского аппарата осуществляли ограбления граждан – в новой серии интервью с пострадавшими ташкентцами.

Максим Булатников

«В начале июля 2014 года я продал трехкомнатную квартиру неподалеку от кинотеатра «Казахстан» (в центре Ташкента – ред.), а 12 июля приобрел однокомнатную квартиру на массиве Ц-1. Оставшиеся деньги я решил направить на образование своей дочери - чтобы оплачивать ее учебу за границей. Это единственное жилье, которое мы имеем.

Для поступления дочки в институт нам надо было выехать в Соединенные Штаты, и я решил сдать эту квартиру на время нашего пребывания за границей. Через три дня после покупки квартиры, числа 15-го, я дал объявление на Torg.uz (сайт частных объявлений – ред.) о сдаче жилья.

Максим Булатников

Максим Булатников

На меня вышел человек, мы с ним созвонились, встретились, он посмотрел квартиру, она ему понравилась, он говорит: «Всё, я беру её на долгий срок». Договорились о цене. Я подал документы, чтобы заключить с ним договор аренды. Взял справку в БТИ (бюро технической инвентаризации, служба кадастра – ред.). Говорю ему: «Сейчас справка с БТИ придет, и мы пойдем у нотариуса договор подпишем». Квартирант согласился, но, единственно, попросил дать ему ключ, чтобы он занес туда свои вещи. Представился как Туйчиев Алишер. Дал мне копию паспорта, я ее взял и вручил ему ключ. Это было 17 июля.

Спустя два дня, 19 июля, я приезжаю к себе на квартиру, вижу, что его сумки уже стоят. Мы должны были с ним встретиться у нотариуса. Я ему звоню: «Давай, встречаемся, будем заключать договор, у меня все документы на руках». Он говорит: «Я извиняюсь, я сейчас в командировке в Самарканде, я позже приеду, через два-три дня». «20-го июля я улетаю вместе с семьей, меня не будет в Ташкенте». А эту квартиру я оформил на тещу, Ризаеву Валерию Владиславовну, сейчас ей 70 лет. «С ней встретитесь, и оформите», - говорю ему. «Хорошо», - отвечает.

[Максим передает дела теще и улетает.] А 24 июля на этой квартире происходит задержание. Всего лишь через пять дней после того как он получил ключи. Этот Туйчиев Алишер, как позже выяснилось, оказался на самом деле Сухробом Бабаджановым; копия паспорта, которую он мне дал, была поддельной. Он вроде бы пересдавал квартиру своим знакомым, чтобы парочки приходили и занимались там... У него по этому поводу уже был привод, 18 квартир он так подставил. И всюду то ли были выявлены притоны, то ли [они были притонами] с чьих-то слов…

В своих показаниях он написал, что со мной у него никакого сговора не было, что хозяин квартиры, то есть я, не знал, чем он занимался. При этом у него была своя машина, «Каптива», эту машину тоже арестовали, но ее не конфисковали, а по просьбе адвоката вернули ему обратно, потому что она оказалась якобы чужой, арендованной.

Теще позвонили соседи, она приехала, написала объяснительные, дело в Мирзоулугбекское РУВД передали, и всё забылось. Через девять месяцев, 22 апреля 2015 года, её вызвали в прокуратуру в качестве свидетеля. Спрашивали, при каких обстоятельствах она с этим квартирантом познакомилась. Она написала, что это квартира зятя, но оформлена на неё, и что зять сдал её этому Бабаджанову, который скрывался от нас какое-то время, чтобы не заключать официальный договор, и что буквально через несколько дней после того как он снял квартиру, его задержали. В прокуратуре сказали: «Всё, хорошо, претензий к вам нет». А Бабаджанов после того, как оказалось, еще полгода продолжал такими делами заниматься, другие квартиры снимал.

Случившееся уже почти забылось, а в декабре 2015 года женщина, тоже сдававшая квартиру Бабаджанову, решил её продать, пришла к нотариусу, а ей говорят: «Квартира под запретом». И каким-то образом к ней попадает решение суда о конфискации 18 квартир, которые снимал этот Бабаджанов. И она, - ее звали Анжела, - стала всех нас искать. Нашла и меня, и в январе 2016-го я срочно сюда прилетел. А суд, оказывается, уже прошел - 24 ноября 2015 года выносят приговор, в котором ни слова об этих квартирах не было вообще. Просто Бабаджанова приговорили к трем годам поселения, так как он уже был рецидивист, - ранее у него уже была судимость по этой 131 статье («Сводничество или содержание притонов» - ред.), но, насколько я знаю, он не сидел.

В этот раз ему дали срок, а 25-го ноября выносят отдельное определение о конфискации всех этих квартир. В юриспруденции, по идее, так: если приговор вынесли - всё, значит, дело закрыто. А они на следующий день берут, и дополнительное определение делают, причем, никого из нас, 18 владельцев квартир, в суд намеренно не вызывают.

Хотя, когда прокуратура передает дело в суд, они пишут, кого нужно вызвать. И в содержащемся в деле протоколе было написано: «В качестве свидетеля необходимо вызвать Ризаеву Валерию Владиславовну и всех 18 владельцев этих квартир». Но никого не вызвали, все случайно узнали об этом решении суда. Оперативники, выявлявшие эти «притоны» были разные, потому что районы города тоже были разные, но в основном центральные. Юнусабадский район - Ц-1, Ц-5, Ц-6, Максима Горького, вот такие.

Мы собрались, товарищи по несчастью, и подали апелляцию в городской суд. Они там тянули, тянули, тянули, но в апреле 2016 года провели апелляционное заседание, и всё-таки вернули всем эти квартиры, за исключением одной-единственной – моей. Причину этого объяснили тем, что якобы на моей квартире было проведено задержание. Хотя я читал уголовное дело: в двух-трех других квартирах тоже были такие же задержания, как и у меня, но им почему-то вернули, а мне нет. Скорее всего, потому что дело с меня начинается, и в нем написано, что я сдавал квартиру с 2012-го по 2014-й год. Но это невозможно, потому что, повторюсь, я купил ее 14 июля 2014 года, а до этого в ней целый год шел ремонт, и никто там не жил. Но они не обращают на всё это внимания, у них есть все справки, документы - никто ничего не читает.

Они должны были дать бумагу о приостановлении делопроизводства, потому что меня уже стал беспокоить судоисполнитель. Мне попал список, что вот эти квартиры участковым дают. Моя квартира в этом списке. И ко мне стал судоисполнитель приходить. Ну, я от него как-то отбиваюсь, мой адвокат тоже с ним разговаривает. В суде пообещали дать бумагу о приостановлении, пока будет идти разбирательство. Но не дали. Адвокат спрашивает: «Почему не даете?». «Мы рассматриваем дело». Но по закону, пока вы рассматриваете, вы должны дать эту бумагу. То есть они не хотят ничего останавливать, и абсолютно ни на что не реагируют. У нас есть все справки, что это наше единственное жилье - из БТИ, из кадастра. Но они на них даже не смотрят.

Рыночная стоимость этой квартиры, если в долларах говорить, где-то тысяч 55. Пока в ней живет моя теща, квартира на нее оформлена. А прописаны в ней я, моя жена и дочка. Другого жилья у нас нет. Если сейчас заберут его, они просто... Ладно, мы молодые, а вот 70-летнюю пожилую женщину, получается, на улицу выбросят. Что касается Бабаджанова, я слышал, что он где-то два-три месяца посидел, а потом его выпустили».

(История Максима Булатникова закончилась благополучно - уже после того как материал был подготовлен, ему удалось вернуть свою квартиру.)

Роза Турабекова, домохозяйка, 1979 г.р.

«Квартира была приобретена в 2011 году, оформлена на меня. Я её сдавала. Посредством объявлений на сайте Torg.uz находила квартирантов, и всё было нормально, без проблем. В начале 2015 года я сдала эту квартиру Бахрому Абралову, 1991 года рождения. Он сказал, что будет жить там с братьями, всего их будет три брата. Его я тоже нашла по объявлению, разместила на том же сайте.

Роза Турабекова

Роза Турабекова

На квартиру я его пустила без договора об аренде: тогда такого не было, что обязательно надо его заключать. Мой квартирант прожил там три-четыре месяца, рассчитывался регулярно, никаких происшествий не было, никто ни на что не жаловался – ни соседи, ни участковый. Когда пришло время платить за очередной месяц, он сказал, что больше не будет там жить, и съезжает, а ключи, мол, возьмите у моего друга, он принесет вам. В общем, съехал с квартиры.

В сентябре я снова дала объявление, что хочу ее сдать. Всё это время там не было квартирантов. Хотели заселиться девочки-студентки, они оставили свои вещи, и в январе 2016 года уже жили там по договору аренды. Мы заключили с ними официальный договор, и вот эту бумагу, которую дал нотариус, договор найма, я в апреле 2016 года принесла в БТИ. И там мне сказали, что на мою квартиру наложен запрет. Оказывается, в августе 2015 года состоялся районный суд, Абралова осудили, и всё на этом. После этого прокурор города М. Обидов заявил протест, и коллегия судей – Асраров, Турсунов и Каримов - уже в городском суде, в декабре того же года вынесла решение о конфискации моей квартиры и передаче ее на баланс хокимията: якобы там произошло уголовное преступление, и из-за этого квартира была конфискована.

На моей квартире Митрякова и Ибрагимову задержали. Они сняли квартиру у моего квартиранта, на час с чем-то. Они встретились возле торгового центра Next, договорились с этим Абраловым по телефону, он дал им ключи и они остались в квартире. А когда Абралов спускался, возле подъезда его задержали сотрудники милиции – якобы паспортный режим, проверка, он сказал, что у него паспорт наверху и ему нужно подняться в квартиру. Постучался и те, полуголые, открыли ему дверь. Понятые у милиционеров были свои, с улицы они кого-то позвали, [как бы случайно] проходивших мимо.

Обо всем этом я узнала только в апреле 2016 года. Что там якобы нашли притон, мне никто не говорил. Сначала, в августе 2015 года, состоялся суд в Яккасарайском районе Ташкента. Судья Ш. Бакаев. На нем судили Абралова. Второй суд, уже городской, вынес решение о конфискации моей квартиры.

Меня не вызвали ни на суд первой инстанции, ни на суд второй инстанции. Я в этом деле не имела никакого статуса - ни потерпевшей, ни свидетеля, моя фамилия в уголовном деле нигде не фигурировала, о случившемся я ничего не знала, это подтвердил сам Абралов. Митряков и Ибрагимова не понесли никакого наказания. И даже Абралова приговорили лишь к году исправительных работ с вычетом 20 процентов от его заработной платы, то есть, в действительности наказали меня.

После этого мы ходили, обращались во все инстанции, писали в портал («виртуальная приемная» Шавката Мирзиёева – ред.), в аппарат президента, в городской суд, в Верховный. Однако наши обращения не привели к какому-либо результату. Кто сейчас живет в моей квартире не знаю, наверное, участковый.

А спустя какое-то время мы с мужем на улице случайно встретили моего бывшего квартиранта, Абралова. Он шел, и видно было, что у него нет никаких проблем. Когда я ему сказала, что из-за тебя я пострадала - потеряла квартиру, он [сделал вид, что] удивился, а потом ответил, что его заставили. По его словам, сотрудники милиции ему сказали: «Ты должен написать вот так-то и так-то, и дать показания такие-то». Насчет подробностей не знаю, но он сказал, что они его заставили».

Шухрат Сабиров, 1970 г.р., педагог

«У моей мамы, ей 72 года, была однокомнатная квартира в Чиланзарском районе, на восьмом квартале. В 2015-м году её конфисковали решением городского суда, то есть кассационным определением городского суда по уголовным делам города Ташкента. До этого мы квартиру никому не сдавали, кроме одного-единственного случая: у нас некоторое время жил наш знакомый, бывший работник милиции Шавкат Эшкабулов, вот он по семейным обстоятельствам попросил, чтобы мы разрешили ему пожить в квартире один месяц. У него были какие-то сложные семейные обстоятельства. Мы его знали раньше, он работал на Юнусабаде участковым инспектором. Ну, конечно, у меня было о нем положительное мнение. Он сказал, что вместе с его женой, он семейный, они поживут с месяц, потому что у них дома какая-то непростая ситуация сложилась.

Шухрат Сабиров

Шухрат Сабиров

Мама согласилась, мы ему дали квартиру, он прожил там неполный месяц, а потом почему-то срочно уехал в Самаркандскую область, откуда он родом. Когда он уезжал, он мне даже не сказал, что уезжает. Будто бы у него возникли какие-то срочные дела, а ключи, вместо того чтобы сдать их нам, он передает какому-то своему знакомому, - и поручает ему занести их нам. Но ключи тот принес только через три дня. И ничего не сказал о том, что получив ключи, то ли он сам, то ли некий третий человек оказывается в нашей квартире, и его тут же ловят за этим преступлением. Не сказал о том, что там произошло. Я допускаю, что он тоже был замешан в «подставе». Ранее я его вообще не знал, никогда не видел и не общался с ним. То есть, это абсолютно посторонний человек для меня и для нашей семьи. Норзиев Маруф. Напрашивается один вывод: неужели может быть столько совпадений?..

А спустя восемь месяцев, мы узнаем, что, оказывается, именно в эти дни там был выявлен притон разврата, как стало видно по материалам уголовного дела. По нашей квартире районный суд не вынес никакого решения, а тому человеку, Норзиеву, был назначен год исправительных работ. Он ее сдал какой-то парочке на время.

На самом деле никакого притона там не было. Даже протокола по поводу какого-либо противоправного действия в этой квартире или какого-нибудь предупреждения, жалобы от соседей - абсолютно ничего не было. Несмотря на это через восемь месяцев наша собственность была признана орудием преступления. Районный суд ограничился только наказанием этого Норзиева, и тогда прокурор города Обидов (см. выше историю Розы Турабековой – этот же прокурор Обидов внес протест и по ее квартире, - ред.) внес кассационный протест на его решение - чтобы признать нашу квартиру орудием преступления.

Через некоторое время после того как городской суд (кассационная инстанция) постановил конфисковать её, приходят судоисполнители и сообщают нам об этом. Конечно, мы были в шоке. Но ничего не смогли сделать. А спустя какое-то время, уже летом, сотрудники Чиланзарского хокимията приходят, вскрывают дверь, когда нас не было дома, и всё наше имущество выносят на территорию махаллинского комитета. Потом мы оттуда что-то забрали, что-то нет. То есть в наше отсутствие всё содержимое квартиры было оттуда вывезено, они даже замок поменяли. Лишили нас доступа в неё.

Мы пытались обжаловать происходящее, но безрезультатно. Обратились в надзорном порядке в городской суд по уголовным делам. Были и у его председателя, тогда им был Абдуджаббаров, однако все наши доводы игнорировались и никаких результатов наши обращения не принесли.

Мы указывали, например, что процессуальный порядок был нарушен, в статьях Уголовно-процессуального кодекса 478-479 четко прописано, что кассационная инстанция должна была известить нас о времени и месте судебного заседания, и нам должны были предоставить возможности для защиты. Этого не было сделано, и о состоявшемся суде мы узнали только через восемь месяцев. А ведь когда кассационная инстанция рассматривала наш вопрос, было ясно, что вопрос рассматривается именно по признанию квартиры орудием преступления, с её последующей конфискацией. Конечно, этот вопрос напрямую затрагивает интересы владельцев квартиры. Как же можно, зная, что речь идет о конфискации чьей-то квартиры, не уведомлять её владельца?..

В 51-й статье Уголовно-процессуального перечислены случаи, когда защита обязана участвовать в судебном заседании. А в нашем случае защита во время кассационного судебного разбирательства не участвовала. Это считается незаконным, так не должно было быть. 6-й пункт 51-й статьи так и гласит – если в судебном заседании участвует гособвинитель, то в обязательном порядке должна участвовать и защита. А суд проходил без защиты. Также еще вот 487-я статья, восьмой пункт - если во время судебного разбирательства защита не участвовала, это считается серьезным нарушением процессуального законодательства. То есть, в нашем случае эти серьезные нарушения налицо, но никто этого не хочет замечать.

Я считаю, что у нас незаконно конфисковали квартиру, потому что она не могла быть орудием преступления. Есть постановление пленума Верховного суда Республики Узбекистан от 2012 года за № 17. Там дается разъяснение термину «орудия преступления». Таковыми признаются предметы, которые были изготовлены или приспособлены для совершения преступлений. Или же предметы, с помощью которых было совершено преступление. Так вот, если в этом постановлении пленума орудиями преступления признаются предметы, как же им может быть признана квартира, недвижимость, - как она может быть предметом? Это прямое противоречие определению пленума Верховного суда. Я везде обращал внимание на это официальное разъяснение, напоминал о нем, но мои доводы не принимались во внимание.

Еще один важный момент. Если женщина или девушка, которая фигурировала в деле в роли проститутки, не была в законодательном порядке признана проституткой, если по отношению к ней не применялись никакие меры наказания, - а в Кодексе об административной ответственности есть мера наказания за проституцию, - то непонятно, почему квартиру, где она какое-то время находилась, суд признает «притоном разврата». Проститутки не существует, а «притон разврата» есть. Но если суд ее проституткой не признает, значит, она таковой и не считается. То есть, сама она не является лицом, которое совершила правонарушение, преступление, но помещение, где она находилась, автоматически признается «орудием преступления».

Диляра Джурабаева, 1953 г.р., пенсионерка

«Я кандидат наук, доцент, всю жизнь работала в педагогическом университете, сейчас я уже десять лет на пенсии. Трехкомнатную квартиру, о которой пойдет речь, нашей семье дали в начале 1980-х. Мне, мужу и двум нашим детям, тогда еще школьникам. Мы несколько лет ждали, когда ее построят, и, наконец, дождались и получили - неподалеку от гостиницы «Россия». Сегодня ее рыночная стоимость не меньше 60-70 тысяч долларов.

Диляра Джурабаева

Диляра Джурабаева

В ноябре 2015 года у меня умер сын. На одной лестничной клетке у нас с ним были две квартиры. Одна – та, которую мы когда-то получили, а на вторую мы долго зарабатывали, в том числе в Америке, и вместе купили её у соседки, чтобы сын жил рядом со мной. Через полгода после его смерти умерла моя мама. Она работала в институте иностранных языков - доктор наук, профессор Сания Файзуллина. А папа мой был главным архитектором Яккасарайского района, того, где мы живем; когда он на пенсию выходил, его очень долго не хотели отпускать.

И знакомые мне посоветовали сдать квартиру, чтобы как-то свои расходы оправдать. Я думаю, дальнейшее произошло с подачи нашего участкового Бекзода Касымова: он прекрасно знал, что у меня две квартиры на лестничной клетке. Я дала платное объявление в интернете, всё официально – что хотела бы сдать трехкомнатную квартиру в центре города. Это было в августе 2016 года.

Ко мне пришел маклер по имени Санджар и сказал, что он будет подбирать клиентов. Я говорю: «Семейных людей я с удовольствием пущу. Можете приводить и показывать им квартиру». Но пускать кого-то туда жить без моего согласия я не разрешала, там даже мои вещи пока оставались.

Сама я недели на две уехала в Ялту с дочкой и внуками, оставила ключи нашему домкому, чтобы она показывала квартиру людям, которых маклер будет приводить. Через какое-то время этот Санджар привел семью – мужа, жену и ребенка, - и обманул домкома, сказал, что я велела этих людей пустить. Но я такого не говорила.

Когда я вернулась и узнала об этом (они въехали за несколько дней до моего приезда), я, конечно, заволновалась. Пришла к своему квартиранту. Познакомилась с ним, с его женой, увидела ребенка. Спрашиваю: «Почему вы в мою квартиру решили въехать?» Он отвечает: «Я хочу, чтобы моя семья жила в хороших, комфортных условиях». Честно говоря, мне не очень понравился этот парень - Исмоил Ганиев, 1984 года рождения, из Андижана. Но их уже в мою квартиру пустили, они там уже несколько дней живут. И я говорю: «Хорошо, давайте оформлять договор».

А на следующий день, еще мы ничего не успели оформить, происходит такая история (всё это было подстроено). Парень, который снял у меня квартиру, будто бы для себя и своих близких, пустил в неё переспать какую-то парочку. Точнее, женщину, которая привела туда знакомого мужчину. И будто бы она попросила Исмоила, чтобы он разрешил им переспать. Он пустил их за 100 тысяч (около $16 – ред.), у них не было столько, и якобы они дали 85 ($13,5 – ред.). И когда они выходили, там уже стояли опера. И не только опера, но и понятые. Причем, эти понятые были из сельской местности, из каких-то кишлаков. Хотя они могли бы соседей позвать наших, любого соседа, поскольку меня все знают. И когда я спросила в суде: «Почему совершенно посторонние люди явились понятными?», мне ответили: «А у нас это практикуется».

Никакого сигнала от соседей или из махаллинского комитета не было. Как бы мог он быть, когда этот человек всего несколько дней жил в моей квартире?..

После этого мне звонят из РУВД: «Кто у вас там в квартире живет? Немедленно приезжайте в РУВД». Я отвечаю: «Сейчас соберусь - мне лекарства надо принять - и приеду на ту квартиру». Приехала со своим племянником, опера вызвали. Он попросил у нас копию ордера на квартиру, копии паспорта моего квартиранта и моего паспорта. Племянник быстро сделал их, ему отдал. Тот ко мне обращается: «Диляра-опа, вам ничего не будет». И добавляет, что моего квартиранта они, оказывается, ищут, и сами с ним будут разбираться. Я говорю: «А у меня квартира опечатана». Он собственноручно снял печать: «Заходите, не беспокойтесь, вы тут ни при чем». И всё.

Потом я решила взять новых квартирантов, стала заключать с ними договор, а мне говорят: «Ваша квартира под запретом». Я прихожу в РУВД: «В чем дело, почему наложили запрет, какое я имею отношение к произошедшему?». «Да, мы дали запрет - вы продавать квартиру не имеете права, а сдавать ее можете». Они дали мне справку, что я могу сдавать квартиру. Я официально заключила договор и сдала её женщине с ребенком.

В марте, - я даже об этом не знала, - состоялся суд. Без меня, меня на него не пригласили. Написали, что Исмоилу Ганиеву дали пять лет. Оказывается, он и раньше занимался подобными делами. И был осужден условно. А в этот раз ему дали пять лет. Что с ним потом стало, не знаю. И совершенно случайно в конце апреля я узнаю, что моя квартира уже не является моей, а районный суд конфисковал ее как «орудие преступления» и передал на баланс хокимията.

Я поехала к этому судье – Б. Иногамову. Говорю ему: «Посмотри мне в глаза, какое ты имел право меня на суд не пригласить? Сколько тебе лет? У меня сын твоего возраста, мой защитник, он был бы сейчас рядом со мной, но ушел, а ты у меня квартиру отнял?». «Я всё по закону сделал», - отвечает. Интересно, что суд состоялся в Яккасарайском районе, а сам он работает в Мирабадском, но почему-то оказался там. То есть, происходили не совсем честные вещи.

Своей вины я не чувствую, я не сделала ничего такого, чтобы у меня отняли квартиру, о чем ему и сказала. Он говорит: «На вас три квартиры записано». «У меня квартира покойного сына записана, и мама умерла через полгода - родительский дом, который достался мне», - отвечаю. Конечно, я владела тремя объектами недвижимости, но я ведь не украла их, жила честно, никакими незаконными делами не занималась.

Потом я начала ходить по инстанциям, и вынуждена была взять юриста, который мне показывал дорогу, куда ходить и что писать. Он сказал, что нужно, чтобы я написала кассационную жалобу. Подавать апелляцию я уже опоздала, два месяца прошло. Я села, как могла всё это описала. Разговаривала с судьей (в том же районном суде – ред.), там вся молодежь, все они уже поменялись, они все сидели и сочувственно кивали: «Да, да, да, да». А что толку от этого сочувствия - результатов никаких.

Сейчас квартира числится на мне, ордер на моем имени, я являюсь её хозяйкой, и на данный момент это моя единственная жилая площадь, потому что родительский дом я детям (дочери и внукам – ред.) сразу переписала. Пока что меня из нее не выгнали. Я была на заседании хокимията Яккасарайского района. Хоким Сарвар Махамедов говорит: «У меня документы на руках». Подразумевая, что квартира уже в их ведомстве. «И мы эту квартиру заберем». Потом уточняет: «Если вы сейчас не принесете справку из Верховного суда...».

Мне стало плохо, меня начало трясти, я села в такси и поехала в Верховный суд. Как я туда попала, сама не понимаю - туда невозможно попасть, как-то люди все расступились, вид у меня, что ли был такой, потом я к Дехканову, заместителю председателя по уголовным делам, пошла, с ним разговаривала, и он мне дал бумагу, что дело приостановлено, заново рассматривается.

Когда я принесла эту бумагу хокиму, они от меня отстали. Но напрасно я ждала, что мой вопрос решится - снова пошли отписки. Я опять начала ходить по инстанциям. Пять раз была на приеме в аппарате президента, мне говорят: «Вам нужно попасть на прием к председателю Верховного суда».

Хорошо, но к нему не пускают, у них там, как они говорят, субординация, - через замов. Правдами-неправдами я добилась встречи с Камиловым (председателем Верховного суда – ред.). Это было 25 декабря. Я попала на прием, стала разговаривать с ним, его помощник говорит: «Да-да, мы знаем вашу историю. Хорошо, мы этот вопрос решим». То есть они так обнадеживающе, сам Камилов обнадеживающе сказал: «Хорошо». Камилов - председатель Верховного суда, самой высокой инстанции. Я такая счастливая вышла, думала - всё, вопрос решен, квартиру мне вернут. Два месяца ждала, а потом мне снова отписка приходит. Какой-то Назаров, они там всё время меняются, пишет, что для возвращения квартиры «нет оснований».

Я побывала в Центре по правам человека, - Акмаль Саидов там председатель, - объяснила им ситуацию, и они взялись мне помочь. Написали письмо, что мои права нарушены на имя председателя Верховного суда Камилова. То есть, встали на мою сторону. Но в Верховном суде никак не отреагировали на это письмо. Центр по правам человека для них оказался ничем. Потом я опять пошла в этот Центр, они еще раз написали: «Почему нет ответа?», и опять отписки – «Для изменения решения суда нет оснований, если это вас не устраивает, обращайтесь в вышестоящую инстанцию». А куда выше Верховного суда?.. Мне ничего другого не остается кроме как обращаться в международные организации».

Эльмира Кариева, 1976 г.р., врач, акушер-гинеколог

«У меня трое детей, все мальчики – одиннадцати, тринадцати и двадцати лет. Всю жизнь я работала врачом на мизерную зарплату, собирала деньги на собственное жильё, и, наконец, смогла купить однокомнатную квартиру без ремонта в 2014 году, в Чиланзарском районе, возле метро и парка на центральной улице. Раньше я ее не сдавала, правда, еще до того как я ее купила, там жили девочки, на аренде. Её рыночная стоимость после последнего падения цен на недвижимость - приблизительно 17-18 тысяч долларов.

Квартира оформлена на меня, но я не была там прописана, и не жила, потому что ухаживала и жила с больными родителями – отца сбила машина, он в полтора года болел, потом умер, а мать получила геморрагический инсульт и до сих пор полупарализована, я ухаживаю за ней.

Эльмира Кариева, фото со страницы в Фейсбуке

Эльмира Кариева, фото со страницы в Фейсбуке

По просьбе одного своего знакомого я временно сдала ее студенту, который подыскивал себе постоянное жильё неподалёку от педагогического института, и должен был в скором времени найти его и съехать. Общий знакомый отца мальчика попросил меня чтобы Бехруз Фазилов, 1994 года рождения, из Самаркандской области, некоторое время пожил на моей квартире, и сказал, что тот будет оплачивать все коммунальные расходы. Я согласилась и дала ему ключи в декабре 2015 года.

Через некоторое время я получила травму - сложный перелом руки, меня госпитализировали и сделали операцию. Потом началось нагноение, и для дальнейшего лечения я была вынуждена улететь за границу.

Я вылетела 19 января 2016 года, а инцидент произошёл 23 января. Через несколько дней, примерно 26 января, я получила от Бехруза сообщение, что он нашел себе жильё, и хочет съехать и оставить ключи. Так как я уже была не в Ташкенте, то попросила свою знакомую поехать, принять квартиру и забрать у него ключи. Она встретилась с ним, приняла квартиру, взяла ключи. Всё вроде бы было нормально, а сам он ни о чём не обмолвился.

Затем он позвонил мне и сказал, что приходил участковый, он не смог с ним договориться о проживании на моей квартире, что заплатил штраф и уходит.

После этого прошло четыре месяца. По окончании лечения я вернулась в Ташкент, зашла к себе на квартиру, сделала там уборку. Сразу за год оплатила все коммунальные услуги – за свет, за газ и прочее. И снова улетела лечиться, так как в месте перелома были гнойные осложнения. Вернулась в мае, а в июле решила проведать свою квартиру.

Когда мы с сыном приехали туда, то стали открывать её, но ключ не подходил, не открывал дверь. Вышли соседи и спросили, кто мы. Я там бывала редко и никого из них не знала. Я объяснила им, что я хозяйка этой квартиры. И тогда они рассказали мне, что в мае-июне приходили участковый милиционер и представители хокимията, они взломали дверь возле косяка, открыли ее и поменяли замки, после чего сказали всем, что теперь квартира принадлежит хокимияту. Я пошла к участковому, и он тоже подтвердил эти слова, и сказал, что якобы парень, который там проживал, пустил парочку на час за деньги, и что милиция в это время, оказывается, проводила рейд и обнаружила, что И.Уринбаева и А.Атабаев, которые приехали из Самарканда, позвонили несколько раз другу Бехрузу и попросили, чтобы он разрешил им остановиться у него. Он согласился, парочка погостила у него, а когда они уходили, милиция их остановила, и они дали показания, что приходили к Бехрузу в гости, и там у них был интим за определенную сумму. Это из дела. Его вел старший лейтенант С.Шахизиндаев из Чиланзарского района.

Бехруз в общей сложности прожил у меня около месяца. Он учился в институте, точно не помню, то ли в педагогическом, то ли в литературном. Его оштрафовали и якобы отчислили. А я лишилась квартиры. 29 апреля 2016 года районный Чиланзарский суд – председатель Д.Дадаханова, И.Бодабаев и прокурор Р.Жакбаров - постановил конфисковать моё жильё и передать в пользу хокимията. У ничего не подозревающей хозяйки, ни в чем не виноватой, которой даже в стране не было, без её ведома конфисковали собственность, - открыли без неё уголовное дело, провели без неё суд по поводу её квартиры, без оповещения, без вызова. Я вообще случайно узнала, что квартира уже не принадлежит мне, спустя семь месяцев. Я оплачивала все коммунальные услуги за год вперед, и все молчали.

Я обращалась с кассацией в районный суд, в городской суд, в генеральную прокуратуру, в Верховный суд, в Олий Мажлис (парламент – ред.), в Центр по правам человека (его возглавляет Акмаль Саидов – ред.), писала президенту. И всё бесполезно. Приходят отписки, отправляют по кругу в нижестоящие инстанции, а оттуда приходят те же ответы – что вам уже ответили отказом, поскольку ваше дело решено правильно.

Так я, мать с тремя детьми, осталась без своей квартиры. Сейчас я нигде не работаю, муж бросил и уехал в другую страну, эта история повлияла на наши семейные отношения, дети - ученики. И теперь мы всем «табором» проживаем в однокомнатной квартире с больной парализованной бабушкой».

Первоисточник – Международное информационное агентство «Фергана»

Об отъеме квартир у узбекистанцев также рассказывается в статьях «Паучий заговор на Паркентской. Как государство отнимало у людей квартиры. История первая», «Как милиционеры отбирали наши квартиры. Рассказы ташкентцев», «В Ташкенте суды массово конфискуют квартиры граждан по сфабрикованным делам о содержании притона», «Представители МВД и прокуратуры Узбекистана попытались оправдать конфискации квартир», «Участковым милиционерам в Узбекистане раздали машины и отобранные у граждан квартиры».


Записал Алексей Волосевич